Прежде чем сесть опять за работу, можно было позволить себе небольшую передышку. Вместо этого возобновился бесстрашный спор о том, что оба познали на тяжкой опыте: что ошибочно и преходяще, а что сохранит свое величие во времени.
В наружную дверь позвонили. В квартире все замерло. Хозяева открыли дверь не сразу. Звонок повторился, на этот раз условленным способом. Явился Вильгельм Пик.
Приход его несколько разрядил обстановку невыносимой напряженности, царившую в комнате Карла и Розы. Оба слушали рассказ о событиях в городе и словно отключились от всего другого.
Но тут снова раздался грубый, нетерпеливый звонок. Потом позвонили несколько раз подряд, и водворилась мертвая тишина.
— Тут должен быть черный ход, — предположил Пик.
— Можно не беспокоиться: квартира наверняка обложена, — с неподражаемым хладнокровием заметила Роза.
Она кинула испытующий взгляд на Карла; все их споры отошли, она видела перед собой соратника, рыцаря идеи, которой оба себя посвятили, верного друга. Карл, бледный от ожидания, готов был, как и она, встретить неминуемое лицом к лицу.
В комнату ворвалась банда солдат.
— Ага, вот где они! Смотрите-ка, славно устроились!.. Эй вы, собирайтесь! Пришел ваш час!
Один из них схватил было Розу за руку. Либкнехт гневно сказал:
— А ну-ка, повежливее, господа!
— Ах, вот как?! Вот ты первый и выметешься отсюда!
Либкнехта поволокли к выходу. Его грубо подталкивали со всех сторон и втолкнули в машину. Туда же втолкнули Розу и Пика.
Возле кабачка, превращенного в их штаб, машина сделала остановку. Арестованных потащили туда. Но там приказали везти их дальше.
Их привезли к гостинице «Эден» у Ангальтского вокзала. Машина резко остановилась; арестованных вытолкнули из нее и с шумом и криками повели вверх по лестнице.
Во всем, что делалось, ощущался садизм людей, опьяненных кровью. Убийцы знали, кого захватили, их прямо распирало от гордости. Они подсчитывали уже свои барыши.
В фешенебельном номере сидел Пабст со своими помощниками. Взглянув на задержанных, он произнес:
— Это именно те, кто нам нужен.
Пика он не знал, зато двух других узнал сразу.
Он тянул: опрашивал одного и другого, не интересуясь третьим. Он упивался тем, что его люди сумели доставить сюда живыми самых что ни на есть важных деятелей революции.
…Пройдет час-другой, и с обоими будет покончено. Утром берлинцам сообщат, будто при попытке к бегству был застрелен один, а другая подверглась линчеванию возмущенной толпы, обступившей машину.
Берлин спал и не догадывался о зверской расправе банды Пабста.
Германия спала, чтобы в неслыханных страданиях провести затем двадцать шесть лет изменчивой и мучительной жизни. Многого она еще не предвидела: ни того, что ее ожидает безумие фашизма, ни того, что она на долгие годы станет проклятием человечества.
В ночь на пятнадцатое января тысяча девятьсот девятнадцатого года Германия подписывала себе страшный приговор на долгие времена.
А два великих ее борца, Карл Либкнехт и Роза Люксембург, мужественно и гордо встретившие свой последний час, погибали в ту ночь с убеждением, что дело их жизни будет продолжено другими и даст на немецкой земле величайшие всходы.