Было видно, что нашему французскому гостю не слишком нравятся подобные разговоры. Мы, однако, не отставали от него, впрочем, вполне по-дружески, и он рассказал нам, что последние несколько недель взлетал в среднем пятнадцать раз в день. Я не знаю, много это или мало. Еще он сказал, что его группа потеряла больше трети машин. Вероятно, могло быть и хуже. Я имею в виду другое. Если бы я оказался на его месте, просто не смог бы говорить о подобных вещах так, как он. Потому что на таких вещах проверяется, кто ты есть на самом деле. Он же говорил об этом, как о погоде. Как будто все это случилось не с ним. Казалось, перед нами сидит такой глубокий старик, что ему уже совершенно безразлично все происходящее. И говорит он о событиях далекого прошлого, которое никогда не возвратится. Это и есть разница между нами. Он на краю могилы. В этом смысле мы, немцы, гораздо моложе французов.
Я хотел бы сказать еще вот о чем. Я не думаю, что этот француз устал только оттого, что все последние недели выполнял работу трех или четырех пилотов. Его усталость лежит глубже. Я не могу это хорошо выразить, но мне кажется, что устал он еще до того, как началась война. Видимо, усталость не совсем точное слово для этого. Например, усталость ни при чем, если он не хочет говорить об этих вещах. Он хотел бы поговорить о музыке. О Бахе, о Брамсе, о каком-нибудь современном композиторе по имени, скажем, Хиндешмидт[9]. Вот что я имею в виду: мы тоже интересуемся другими вещами, во всяком случае, вполне на это способны, но мы никогда бы не говорили ни о чем таком, если бы попали в плен к врагу. Усталость здесь ни при чем.
Зольнер рассказал сегодняшний случай. Мы проходили над французской базой, там стояло не менее пятидесяти самолетов, и ни один не взлетел, пока мы не прошли, или, скорее, пока они не решили, что мы уже прошли. Потом, когда некоторые из них все-таки взлетели, наши «мессершмиты» были уже готовы их принять. Пока Зольнер рассказывал эту историю, француз не вымазал ни малейших эмоций. Он просто сказал: «Да, они не хотели умирать». Он сказал это так, будто нет на свете ничего естественнее, чем для солдата не хотеть умирать.
Пока мы сидели в столовой, пришла новость о том, что наши передовые механизированные части вышли на окраины Парижа. Мы, конечно, выпили за новую победу. Француз не сказал ничего. И все же он побледнел. Мне это не показалось, он действительно побледнел. У меня было такое чувство, что только эта новость могла еще его задеть. Наверное, Париж значит для французов больше, чем победа или поражение.
20–30 июня 1940 г Женский батальон
Наш новый лагерь разместился на севере Франции в деревушке под названием Благословенная. Она недалеко от моря, и к тому же вокруг великолепные леса и пологие взгорья. Все это очень отличается от Северной Германии. В самой деревне тоска зеленая. Когда взлетаем, видим ближайший большой город, он расположен так близко, что кажется, можно дотянуться до него рукой. Но чтобы туда сходить, нужно получить специальное разрешение, и к тому же, на мой вкус, город не намного интереснее. Здесь все вокруг ужасно скучно.
Мы здесь чуть больше недели. Но впечатление такое, что мы здесь уже давным-давно. Будь я проклят, если понимаю, зачем мы сидим здесь и ни черта не делаем. Почему мы не можем сгонять в Южную Францию и бросить там десяток яиц? И почему бы в самом деле нам не подкинуть яичек англичанам? Как мы это умеем. Штаб сообщает, что наши бомбардировщики летают туда каждый день. А наша машина пересекала Канал два раза. Разве это дело?! Такое впечатление, что мы чего-то дожидаемся. Видимо, фюрер хочет сначала заключить мир с Францией, а уже потом вплотную заняться Англией. Потому что, если мы всерьез этим займемся, все дело займет не больше месяца.
Сегодня наконец написал Эльзе. Я должен был написать ей еще неделю назад, но все как-то не получалось. Не то чтобы я о ней не думаю. Я правда думаю о ней каждый день. Но я сейчас думаю о ней не так, как раньше. Я имею в виду, не так сильно, как раньше, хочу быть с ней.
Конечно, я люблю ее. И конечно, я собираюсь на ней жениться. Я имею в виду другое. Мне иногда кажется, что Эльза живет где-то здесь. Я имею в виду, она так похожа на местных жителей. Немножко робкие, немножко… никакого желания сделать что-то серьезное в жизни. В полете чувства совсем другие. Когда я сейчас думаю об этом, весь город кажется мне как бы немного глуповатым. Может быть, это мне только кажется.