Один монах гостил в доме у горожанина и служил Господу, но главным образом сражался с нечистой силой. И наконец он воскликнул: „Ответствуй мне, нечистая сила, как угодить тебе, чтобы ты оставила меня в покое?“ И черт ответствовал: „Выбирай одно из трех. Или согреши с хозяйкой дома, давшего тебе приют“. Монах не захотел это делать. „Или убей хозяина“. Монах опять отказался. „Или, — сказал черт, — напейся допьяну“. — „Ладно, — ответил монах, — так уж и быть, напьюсь“. А напившись, согрешил с хозяйкой дома, а когда застал его за этим нечестивым занятием хозяин и захотел наказать — убил хозяина. Так он выполнил все три чертовы условья. Храни тебя от этого Господь!
Франциск, герцог Миланский, прослышал об одном чудовищном обжоре по имени Сифрон и пригласил его к столу. И когда тот сожрал четырех жареных каплунов, и четырех рябчиков, и сорок крутых яиц, и фунт лежалого сыра, и многое другое, чем потчевали его слуги, — и столько всего, что поверить в такое едва ли возможно, не будь сам герцог сему свидетелем, — и, сожрав все это, собрался восвояси, он обратился к герцогу со следующими словами: „Всемилостивый государь, нижайше прошу у вас прощения за то, что я сегодня был не в ударе и не смог показать всего, на что способен. Мне нынче немного нездоровится, в следующий раз я, надеюсь, не оплошаю“.
У одного крестьянина не было ничего, кроме коровы. И вот однажды, пока он оставался дома, побывала его жена на проповеди и услышала, как священник объявил: тому, кто пожертвует корову или еще что-нибудь на богоугодные дела, воздастся сторицей. Вернувшись домой, жена пересказала это мужу и уговорила его пожертвовать единственную корову священнику, чтобы получить за нее сторицей. Муж послушался и свел корову на двор к священнику. Священник запер ее в хлеву, а через некоторое время отправил на выпас, связав ее одной веревкой со своею собственной, чтобы они нашли дорогу к нему в хлев. Однако вышло наоборот, и корова крестьянина привела священникову к мужику на двор. К вечеру священник обнаружил пропажу обеих коров, и ему сообщили, где они находятся. Священник поспешил к крестьянину и потребовал вернуть ему обеих коров. Мужик же ответил: „У меня ваших коров нет. Господь Бог должен был воздать мне сторицей, если то, что вы проповедовали, правда, а дал всего две, так что он остается мне должен девяносто восемь“. Пошли они в суд, однако тяжбу решили в пользу крестьянина.
Ехал один духовный отец в чистом поле, и попалась ему навстречу старая нищенка и попросила Христа ради пятак. „Нет, — ответил он, — это слишком много“ — „Тогда дай мне алтын“. — „И этого много“. — „Семишник“. — „Много“. — „Дай мне хоть грош“. — „Много и этого“. — „Тогда дай мне свое отеческое благословение“. И священник осенил ее крестным знамением. „Видать, твое благословение не стоит ни гроша, не то бы ты поскупился и на него“, — сказала старуха и пошла прочь.
Один пройдоха прибыл в Рим и остановился на постоялом дворе, принадлежащем немцам, да он и сам был немец. Вечером за столом он спросил: „Хозяюшка, кто бы мне помог попасть завтра на аудиенцию к папе да и поговорить с ним?“ Хозяйка ответила: „Ишь чего захотел! Я в Риме уже тридцать лет, а ни разу не говорила с папой, а ты только прибыл — и уже хочешь попасть на аудиенцию. Да я бы сто гульденов не пожалела тому, кто приведет меня к папе и даст мне с ним поговорить!“ Постоялец сказал: „Смотри, женщина, не отрекись от своих слов“. — „Да уж не отрекусь“, — подтвердила хозяйка. Некоторое время спустя папа присутствовал в соборе на мессе. Протиснулся туда и наш пройдоха. Когда же начался обряд святого причастия, он обратился к дарам и чаше неподобающим местом. Папа заметил его, удивился и подумал, не другого ли тот вероисповедания. Когда месса завершилась, папа призвал пройдоху к себе и спросил, как понимать его поведение. А тот ответил: „Так велела мне себя вести хозяйка постоялого двора, на котором я остановился“. Папа послал за хозяйкой и спросил, почему она учит своих постояльцев вести себя столь богомерзким образом. Хозяйка побожилась, что она ни в чем не виновата и ее оболгали. Когда же она вернулась домой, поговорив с папой, пройдоха напомнил ей о ста гульденах, и пришлось ей платить их.
Александр Македонский прослышал об одном жестоком морском разбойнике, велел изловить его и доставить к себе, а когда это было исполнено, спросил у него, почему тот так ужасно разбойничает. Пират ответил: „Считается, что я разбойничаю, но так считается только потому, что я беден и есть у меня только крошечное суденышко. А ты захватываешь страны, города и крепости, но ты богат и могуч, и считается, что ты царствуешь“. Александр рек: „Впредь ты не будешь считаться разбойником“, — и назначил его ротмистром, и отдал ему в подчинение двести всадников. Вот ведь в чем разница: когда поймают вора на графской земле или в вассальном графу городе, граф вздернет вора и заберет себе его добычу. Выходит, вор не прав, а граф прав. Не лучше ли вернуть украденное тому, у кого оно было похищено? А то ведь что получается: крупные воры вешают мелких воришек. Граф, присваивающий чужое добро, сам вор, он совершает кражу. Кража ведь есть не что иное, как присвоение принадлежащего другому, без его на то согласия.