Мать невесты дочь свою всячески учила, как ей за столом себя вести, и, среди прочего, дала ей такие наставления: должна она держать себя скромно, при разговоре рот раскрывать только наполовину, кушанья брать двумя пальцами, пальцев не облизывать, а кости аккуратно возле тарелки положить. Та обещала все это в точности исполнить. Когда сели за стол, она постаралась держать себя скромно, как ей мать наказывала, и при разговоре половину рта ладошкой закрывала.
Это ей еще сошло; но когда поставили угощенье, оказалось перед ней блюдо с вареным лущеным горохом. Вспомнила она материно наставленье, чтобы двумя пальцами кушанье брать, и стала горошины правым и левым указательными пальцами выковыривать и в рот отправлять. Пальцы у нее стали жирные, но облизать она их не решалась, подняла обе руки вверх над столом и матери своей крикнула: «Матушка, а кто мне пальцы-то оближет?» — «Молчи, гусыня! — оборвала ее мать. — Вытри руки полотенцем!» Так невеста брала кушанье двумя пальцами. А разве не двумя? Кто иначе скажет, солжет, а я говорю истинную правду. Но продолжу рассказ, ибо дальнейшее украсит невесту еще больше.
Вспомнила она последний материн наказ: кости возле тарелки положить — и подумала, что речь идет о ее собственных костях, а ноги у нее были довольно костлявые. Поэтому отодвинула она стол, вытащила из-под него ноги и их на стол возле своей тарелки положила, так что тарелка у нее между ногами оказалась. Если бы она своей скромностью да благонравием не чванилась, с ней бы такой конфуз не приключился. Я уж не говорю о том, как она чавкала да ветры пускала, верно, от неудобства вести себя скромно и есть двумя пальцами.
После свадебного пира подошел один к городскому голове попрощаться, а тот, поклонившись, сказал всем следующее: «Достопочтенные честные и премудрые госпожи, шильдбюргерские жены и дочки, а также их мужья, сыновья и приятели, благослови Господь все, что вы съели и выпили за этим столом! Благодарю отца невесты, мать невесты, дочь невесты, сестру невесты, зятя невесты и всю невестину достопочтенную родню… и т. д.». Дальше он уже говорил все правильно.
Вечером легли молодые в кровать (до которой еле-еле добрались), а один осел еще перед дверьми пел. После того как они налюбились, молодая спросила мужа, что ему дочь свинопаса по дороге в церковь говорила. Он долго отмалчивался, но в конце концов она все у него выпытала. «Неужто она не могла всего три денька помолчать?» — спросила молодая жена. «Нет», — ответил молодой муж. «Вот дуреха, — сказала жена, — ко мне два года батюшкин батрак каждую ночь ходил, а я никому до сих пор об этом не рассказывала». Так что небольшое сокровище сын городского головы получил, солому на мякину поменял. Пришлось, однако, о том молчать, чтобы его не засмеяли.
Глава тридцать вторая
КАК ШИЛЬДБЮРГЕРЫ СОБИРАЛИСЬ ПРИ ПОМОЩИ КОРОВЫ СВЕСТИ ТРАВУ СО СТАРИННОЙ СТЕНЫ
Шильдбюргеры в своих делах очень озабочены были общей пользой и старались, чтобы ни в чем она убытку не потерпела. Вышли они как-то за городские ворота и стали осматривать часть старинной стены, которая еще сохранилась: нельзя ли камень из нее на какой-нибудь постройке использовать. А та стена давно уж сверху густой травой поросла, и стали шильдбюргеры жалеть, что такой покос зря пропадает. Начали они друг с другом советоваться, как бы им до той травы добраться и ее использовать. Мнения были высказаны разные: одни считали, что траву эту надобно серпом скосить; однако лезть на такую высокую стену с серпом никто из них не отваживался. Другие полагали, что надо найти хороших стрелков и сшибать траву из самопала. Наконец, вышел вперед городской голова и посоветовал пустить на стену корову, чтобы она всю траву пощипала, тогда не надо будет ни косить, ни из самопала палить.
Совет этот все шильдбюргеры посчитали наилучшим и в благодарность положили первой пустить на стену корову городского головы, на что тот охотно согласился. Пригнали корову, обвязали петлю вокруг шеи, перекинули конец веревки через стену и давай всем миром веревку тянуть — корову наверх подымать. Когда веревка натянулась, корова стала задыхаться, а когда они ее повыше подняли, совсем язык вытянула. Это увидал городской голова и закричал: «Тащите шибче! Она уже травку почуяла и языком к ней тянется. Осталось всего ничего. Сама-то она себе помочь не может, чересчур неуклюжа, надо ее на самый верх затащить».
Но сколько шильдбюргеры за веревку ни тянули, корову поднять им не удалось. А когда они снова ее на землю опустили, то из коровы уже и дух вон. Шильдбюргеры этому были очень рады, так как теперь они могли и шкуру и мясо использовать.
Глава тридцать третья
КАК ОДНА ШИЛЬДБЮРГЕРША ОТПРАВИЛАСЬ С ЯЙЦАМИ НА БАЗАР И КАКИЕ ОНА ПРИ ЭТОМ РАСЧЕТЫ ДЕЛАЛА
Старая пословица недаром говорит:
Точно так было с одной женщиной из Шильды. Была у нее одна-единственная курица-несушка, которая каждый день несла ей одно яйцо. И вот как-то собрала та женщина довольно много яиц — не меньше, как она полагала, чем на три гроша, — уложила их в корзинку и понесла на базар. А до базару путь не близкий, попутчиков у той женщины не было, и стали ее одолевать разные думы. Принялась она в уме подсчитывать, какой барыш ее ожидает, и рассуждала сама с собою так:
«За те яйца, что у меня в корзинке лежат, я выручу на базаре три гроша, уж не меньше. Что я с этими грошами сделаю? Куплю, пожалуй, на них еще двух несушек. Они, вместе с моей первой несушкой, снесут мне за столько-то и столько-то дней столько-то яиц. Я яйца опять понесу на базар и продам. На вырученные деньги куплю еще трех несушек, а что сверх того останется, то чистый прибыток. Станет у меня тогда шесть несушек: они мне за месяц столько-то и столько-то яиц нанесут. Я все их опять на базаре продам (конечно, не грех половину яичка и самой иногда съесть) и все деньги вместе сложу. От куриц тоже можно иметь выгоду: тех двух старых, что уже нестись перестанут, я продам — это во-первых. От молодых мне будет польза двойная: они и яйца снесут, и цыплят выведут — это во-вторых. Из цыплят опять несушки вырастут, их тоже можно продать — это в-третьих. Попробую их ощипать, как гусей — это в-четвертых. На вырученные деньги смогу я гусей купить: от них и пух, и яйца, и мясо. Значит, будет мне двойной прибыток и от кур, и от гусей, и за восемь дней выручу я столько-то и столько-то. На вырученные деньги куплю козу, она мне молока даст и козляток принесет. Значит, будут у меня тогда и куры, и цыплята, и гуси, и гусенята, и яйца, и пух, и молоко, и козлята, и козья шерсть; ведь козу-то я постараюсь остричь и шерсть с нее получить. Шерсть и козлят я тоже продам и куплю себе свинью, от нее еще больше прибытку будет — поросята, да сало, да колбаса и прочее. Выручу столько денег, что куплю корову: от нее и молоко, и телята, и навозу вдоволь. Но на что мне навоз, коли нет своей делянки? Надо будет обзавестись полем: оно даст зерно, не надо будет на базаре покупать. После того я куплю лошадей и найму работников, они будут за скотиной ухаживать и поле мое пахать. После того куплю овец. А после того велю к дому пристройку сделать и стану жильцов пускать. С того еще больше прибытку будет. Буду жить в достатке, ибо прибыток буду иметь от кур, от петухов, от цыплят, от гусей, от гусенят, от продажи яиц, козьего молока, шерсти, козлят, ягнят, поросят и коров (а с быков можно еще и рога спилить и ножовщикам их продать), от телят и от пашни, от лугов и от жильцов и от всего прочего. Потом найду себе молодого мужа, и уж при нем заживу как благородная барыня. Как же жить в такой-то неге и никому ласкового слова не сказать? О-хо-хо, мужичок над горсточкой ест да солью присыпает: пора мне с этим кончать! До чего у меня сладкая жизнь будет — у-ух!»