Совет этот Шмельц принял к действию, когда в дальнейшем пытался добиться места редактора. Он опубликовал свой труд по теме «Райнер Мария Рильке» и получил степень доктора философии.
Один из тогдашних руководителей партийной печати, склонявшийся к мысли предоставить Шмельцу желанное место редактора, с нескрываемой снисходительностью объяснил ему: «Все это прекрасно, доктор Шмельц, но как вы собираетесь использовать вашего Рильке сегодня, когда настали времена стали и бетона? Лучше, если вы о нем сразу забудете».
— Я был тогда потрясен до глубины души, — рассказывал теперь Анатоль Шмельц, — но попытался со свойственным мне оптимизмом сблизить Рильке и его мировоззрение с идеями Гитлера, или, говоря точнее, поднять гитлеризм до духовных высот Рильке. Потому я и поступил в редакцию «Берлинской вечерней газеты» редактором отдела фельетонов. Мои статьи о литературе, кино и театре высоко оценивали и люди, стоявшие в интеллектуальной оппозиции режиму. «Господи, — говорили мне тогда коллеги и друзья, опасавшиеся за меня, — зачем ты рискуешь, Анатоль?» Короче, я принадлежал к оппозиционной духовной элите тех лет, жил в атмосфере бесконечных подозрений, слежки, работал в невообразимых условиях. Но почему же я так упорно держался за место? Только для того, чтобы не допустить гораздо худшего! Это многие подтверждали, и не раз. Уважаемый деятель церкви стал свидетелем того, какое глубокое потрясение я испытал, узнав о концлагерях. И в нацистском приветствии я поднимал руку только тогда, когда рядом были шептуны и доносчики, и всегда с отвращением.
Мало кто приветствовал послевоенные перемены с таким восторгом, как я, и я сразу стал гораздо отчетливее других выражать свои глубокие демократические воззрения. Основанная мною газета, как бы ни пытался отрицать это Вардайнер, имеет большие заслуги в распространении прогрессивных христианских, социальных, либеральных, а при необходимости и консервативных идей. Мои заслуги были оценены по достоинству и заслужили всеобщее признание. И этот успех не запятнать всей грязи, которую изливает на меня Вардайнер.
Циммерман терпеливо следил, как Хельга Хорстман у гардероба неторопливо надевает шубу, приводит в порядок сумочку и тщательно проверяет в зеркале, как она выглядит.
Кивнул Фельдеру. Тот снова блеснул талантом угадывать любые движения мысли своего шефа и понимать, что от него требуется. Не дав сказать ни слова, согласился:
— А я тогда останусь здесь.
— Можете развлекаться хоть до утра, разумеется, без излишних расходов.
Фельдер кивнул.
— Моей главной задачей на остаток ночи будет проверить алиби фрау Хорстман и ее спутника, герра Вольриха.
— Не делайте никаких преждевременных выводов, — посоветовал комиссар. — Смотрите и слушайте и прежде всего собирайте информацию. Я вам пришлю ассистента фон Готу. Все равно он торчит в управлении без дела.
Инспектор Фельдер сумел не показать своей реакции и на это решение. Ассистент Константин Эммануэль фон Гота был среди криминалистов белой вороной. Он любил поговорить о поэзии, о гоночных автомобилях, одевался по последней моде. Профессию криминалиста воспринимал как своеобразное хобби. И спокойно мог себе это позволить, ибо был вполне обеспечен.
— Этот парень, — продолжал Циммерман, — отлично себя чувствует в так называемом высшем обществе — ив вашей ситуации это следует использовать. Но прошу — ничего не предпринимать! Подождите, пока я вернусь.
Он шагнул к фрау Хорстман, которая, казалось, наконец привела себя в порядок и заявила, что готова ехать.
— Советую приготовиться к совсем не приятному зрелищу, — сказал комиссар.
Банкир Шрейфогель тем временем зашел в ложу Анатоля Шмельца. Крепкое рукопожатие, радостные мины, сердечные улыбки.
Шрейфогель: — Не могу сегодня не сказать вам несколько добрых слов. Мне кажется, ваша позиция, полная достоинства, понимания и человечности, в настоящее время не имеет равных в нашей печати.
Шмельц (скромно): — Я неустанно забочусь об этом, герр Шрейфогель.
Шрейфогель: — Знаете, я всегда был за гармоничное сотрудничество и взаимопонимание. Но к тем, кто достиг успеха, всегда испытывают зависть, враждебность и недоброжелательство.