Вебер кивнул, вспомнив разговор с полицейским чиновником в Берне, который уже рассуждал о том, какие сложные торговые связи раскрутились в рамках европейского Общего рынка.
— Почему вы уверены, что помада принадлежит фройляйн Грюнер? — продолжала расспросы Виктория.
— А кому же еще?
— Почему не случайной гостье, которая ее забыла?
— Кошечке на одну ночь?
— Почему нет? Все мужчины одинаковы.
— Бывают исключения, Виктория,— солидно возразил он.— Например, я.
Она хмыкнула.
— Или Ханке. Он был не из тех, кто тащит в квартиру всякую дешевку. А даже если бы и так, для чего этой девушке оставлять помаду в самом дальнем углу кухонного шкафчика? Помада не может принадлежать и его предыдущей подружке, из периода до фройляйн Грюнер. Они жили вместе уже три года. За это время в шкафу не раз прибирали.
— Пусть она принадлежала фройляйн Грюнер, не спорю, но что тут особенного?
Вебер не ответил, глядя на помаду, которую Виктория все еще держала в руке.
— И это тот самый ключ, о котором вы упоминали по телефону?
Вебер сделал неопределенный жест.
— Скорее, микроскопический ключик, не так ли? Вдобавок висящий на тоненькой шелковой ниточке.
Вебер упорно молчал.
— А может, вы просто решили надо мной подшутить?
Вебер не успел ответить, потому что в тот же миг задребезжал звонок у входной двери. Он встал, забрал помаду и спрятал в карман. Потом многозначительно подмигнул и пошел к двери.
На лестничной клетке ждал комиссар Линдберг, багровый от натуги, в шляпе, сбитой назад с потного лба.
— Пятый этаж без лифта! — прохрипел он.— Как же ваши клиенты?
Он стоял, прислонившись к косяку, левой рукой опираясь на зонтик. Вид его вызывал искреннюю жалость.
Вебер вышел на лестничную клетку и огляделся вокруг, но не обнаружил ни следа верной тени Линдберга, ассистента Шнабеля.
— Как это — вы и без охраны? — спросил он.— Или ваши люди стерегут внизу?
— У моих людей есть чем заняться, кроме как наносить визиты грошовым детективам,— просопел Линдберг.
— Ну-ну, герр комиссар, не нужно недооценивать собственных подвигов,— возразил Вебер.— Просто слышать этого не могу. Так что если вы уже перевели дух, прошу, входите!
Линдберг еще раз глотнул воздух, засопел, потом оторвался от косяка, отодвинул Вебера и через крохотный коридорчик прошел в комнату, где со вздохом облегчения шлепнулся в кресло. Кивнул Виктории, которая все еще сидела за столом, и без особого интереса огляделся.
— Так это ваше бюро?
— Пока — да,— с достоинством ответил Вебер.— Сейчас мы строим небоскреб: сто восемьдесят служебных помещений и лифт на крышу. Там я буду проводить совещания под негромкую музыку и с прохладительными напитками.
— Очень мило!
— Еще бы!
Комиссар Линдберг продолжал озираться, его явно интересовало, как устроился его бывший ассистент. Медленно пробежав глазами по книжным полкам и рисункам, приколотым к стене обычными кнопками, на миг остановил взгляд на репродукции Бернара Бюффе, даже слегка склонил голову и прищурил глаза. Но все маневры не помогли понять, в чем суть этого произведения искусства, и он, вздохнув, отвернулся.
Сняв шляпу, положил ее на стол, медленно стащил перчатки и бросил в шляпу. Потом сплел пальцы на рукоятке зонтика, явно готовясь к долгой беседе. Все это время он с непроницаемым лицом молча смотрел на Вебера.
Виктория поглядывала то на одного, то на другого, потом закурила и с любопытством стала ждать, что же будет.
Потом комиссар произнес тихо и даже не враждебно:
— Ну вы и сукин сын, Вебер!
— Осторожнее, комиссар. Виктория каждый вечер ложится спать с уголовным кодексом и знает его наизусть.
— Только не заикайтесь здесь про уголовный кодекс, бесстыжая вы морда.
Вебер повернулся к Виктории и спокойно спросил:
— Чего еще нам недостает, чтобы предъявить обвинение в оскорблении личности?
Линдберг нацелился в Викторию зонтиком.
— Разве он не посылал вас в университет? — И прежде чем Виктория успела ответить, загремел: — Не возражайте! Я говорил с деканом: вы там расспрашивали про фройляйн Грюнер.
— А разве это запрещено? — сладчайшим голоском спросила Виктория.
Теперь комиссар нацелил зонтик в Вебера.
— Значит, вы знали, что Грюнер записалась в здешний университет. Знали уже тогда, когда был убит Ханке, потому что в тот же день ваша секретарша — или каковы там еще ее функции — явилась в университет. А мне вы почему ничего не сказали, когда я спрашивал о фройляйн Грюнер? Надеюсь, вам известно, что вы нарушили закон? Ведь речь идет об убийстве!