– А где он?
– Вы кто?
Женщина недоверчиво смотрела на Давида.
– Речь идет о судебном процессе. Мы не можем дозвониться до вашего мужа…
– Вы иностранец?
На мгновение этот вопрос сбил Давида с толку.
– Меня зовут Давид Миллер. Я прохожу стажировку в прокуратуре.
– Тогда понятно, что вы за птица. Послушайте меня, господин Давид, – возмущенно проговорила женщина в щелочку. – То, что вы делаете, просто неприлично! Вся эта ужасная ложь, напраслина, которую вы возводите на моего мужа. Если бы вы знали, как мой муж всегда старался, что он за человек. Лучший на свете отец и лучший муж, какого только можно себе представить. Если бы вы познакомились с ним…
Пока дама распространялась о достоинствах мужа, Давид вспоминал рассказ одной свидетельницы, который они занесли в протокол для обвинения. Работая в лагере секретаршей подсудимого, она видела одного молодого заключенного, которого подсудимый номер четыре несколько часов допрашивал в своем кабинете. «Когда он с ним разделался, все было кончено. Это был уже не человек. Мешок. Кровавый мешок».
– Если вы не скажете, где он находится, мне придется уведомить полицию. Вы ведь не хотите, чтобы его забрала полиция? Как преступника – коим он не является, по вашим словам.
– Он ни в чем не виноват!
– Где он?
Женщина помедлила, затем раздраженно сказала:
– На охоте!
Двое мужчин медленно едут верхом по скалистому горному ландшафту. Ярко светит солнце, шумят водопады, хищные птицы с криком кружат в воздухе. На одном замшевый костюм с бахромой. Они похожи на старину Разящая рука и его закадычного друга Виннету. Друзья едут молча, они начеку, все время осматриваются. Потому что где-то наверху, в расселинах скал, подстерегают враги, которые только того и ждут, как бы сразить их метким выстрелом.
Ева и Юрген сидели во втором ряду кинотеатра «Глория», откинув головы на спинки кресел. Лучше мест быть не могло. Кинотеатр был забит до отказа. «Виннету, вождь апачей» только что вышел на экраны. После речей предстояла даже раздача автографов Ральфа Вольтера, любимца публики, сыгравшего Сэма Хокенса. На лицах Евы и Юргена отражались пестрые тени с экрана. Вот опять закричал орел. Или гриф? Ева не разбиралась в хищных птицах. И тут грянул первый выстрел. Ева вздрогнула и с удовольствием подумала: «Такие великолепные выстрелы бывают только у Виннету».
Заиграла бурная музыка, и началось сражение…
Наконец добро победило, и Ева с Юргеном отправились бродить по освещенной рождественской ярмарке. Небо было черное, воздух ледяной. Во время разговора их лица окутывали облака пара. Жара югославских прерий казалась очень далекой. Ева отказалась от автографа Ральфа Вольтера, к тому же Юрген с бóльшим удовольствием посмотрел бы новый фильм Хичкока «Птицы». Ева взяла Юргена под руку и рассказала ему о своем первом походе в кино. Это был «Дон-Кихот». Старик с воплями крутился на мельничном колесе. Она тогда испугалась, и отец тихонько утешал ее: таких сумасшедших очень мало. Отец всегда умел ее успокоить.
Юрген слушал вполуха. На одном лотке он купил два глинтвейна. Когда они встали друг напротив друга, он захотел узнать поподробнее про новый заказ. Ева рассказала. Она, правда, соврала и сказала, что уже согласилась. Юрген читал о процессе.
– Ева, ведь это может затянуться на целую вечность.
– Тем лучше. У меня понедельная оплата. – От половины глинтвейна она чуть опьянела.
Юрген был серьезен.
– И я бы не хотел, чтобы моя жена работала. Наша семья известна в городе, пойдут слухи…
Ева с вызовом посмотрела на него.
– О какой жене ты говоришь? Я решила, что все планы в прошлое воскресенье лопнули.
– Тебе не стоит больше пить, Ева.
– Моя семья недостаточно хороша для тебя, признайся!
– Пожалуйста, не начинай заново. Твои родители показались мне очень симпатичными. Я поговорю с твоим отцом.
– И вообще, я не знаю, понравится ли мне, если я не буду работать. Я современная женщина.
Но Юрген продолжил:
– При одном условии: если ты откажешь прокуратуре.
Юрген смотрел на Еву темными глазами, которые так ей нравились. Взгляд был спокоен и уверен. Наконец он улыбнулся. Ева взяла его за руку, правда, не почувствовала тепла, поскольку сама была в перчатках.
Неподалеку заиграл духовой оркестр:
Посетители ярмарки останавливались и с чувством слушали. Но немолодые музыканты дули в свои инструменты с таким треском и фальшью, что Ева с Юргеном невольно рассмеялись. Они тщетно пытались остановиться. На каждой фальшивой ноте один из них снова начинал смеяться и заражал другого. Наконец слезы выступили у обоих на глазах, хотя это была любимая рождественская песня Евы.