Штефан откинулся на спинку сиденья и развернул фотографию к свету. В 1932 году он приезжал в Англию с родителями и Хеде, и было ему четыре года. Куда возил его в тот день отец? В ту пору мама уже знала Майкла Росса? А Элизабет и Рейчел Сондерс его знали? Чем они занимались на променаде?
Штефан еще раз вгляделся в лица молодых женщин, но не обнаружил больше ничего интересного и спрятал фотографию в нагрудный карман рубашки.
В соседнем отделении кошелька лежала старая захватанная визитка, хотя рваные края и надпись еще отливали золотом: «Миссис Франческа Бланш Маккарти Брайон».
Далее шел лондонский адрес — миссис Брайон жила в каком-то Риджентс-парке, — а на обороте карандашом черкнули пояснение:
Близкая знакомая М., американка.
Март 1929 г., обед.
Фицрой-стр., у студии М. Дала визитку.
Пригласила в гости.
Штефан убрал визитку в карман рубашки, где уже лежала фотография.
За окном почти стемнело. В доме Мэндеров, оставшемся далеко на юго-востоке, уже наверняка зажгли камин. Джордж вернулся с работы и вместе с Элизабет потягивает джин с тоником, Мод показывает, чему научилась в балетном классе, а Элис с Кристиной, усевшись на подлокотники дивана, аплодируют или насмехаются — по настроению.
Интересно, что Кристина сказала родителям? Может, Элизабет с Джорджем думают, что Штефан до сих пор бродит по Ромни-Марш? Он надеялся, что, когда настанет час, Кристина скажет, что ничего не знает об украденных деньгах.
Штефан открыл окно и выбросил кошелек в темноту.
Разрозненные огоньки собирались в гроздья и цепочками растягивались вдоль дороги. Поля и коттеджи сменились сперва домами с остроконечными крышами и длинными садами, потом частыми рядами почерневших кирпичных домов с трубами, — видимо, улиц между ними нет, только переулки. Глаза уже различали во мраке зияющие пустоты, силуэты полуразрушенных зданий и целые улицы-призраки, где остался тротуар и обочины, а дома полностью разобрали. Фундаменты заросли травой, о садах напоминали только одинокие зеленеющие деревья.
По сравнению с немецкими городами Лондон почти не пострадал и казался побитым войной, словно молью. Выходит, все попытки немцев защититься были напрасны. Хорошо хоть люди не знали, как мало достигнуто! Неужели фотоотчеты о блицкриге — фальшивка?
Улицы и дороги постепенно срослись в город. Лондон заглатывал поезд. Состав въехал на виадук, и вагоны оказались на одном уровне с верхними этажами домов. Мимо Штефана проплыла вереница английских кухонь и гостиных: вот мужчина в майке и спущенных подтяжках бреется у осколка зеркала; вот дети скачут на диване; вот девушка лежит на коврике перед камином; вот женщина в цветастом фартуке тянется, чтобы задернуть штору. Поезд пересек мост. На Темзе толпились буксиры и баржи. В темной воде мигали и дрожали отражения желтых фонарей.
На вокзале Чаринг-Кросс Штефан прошел через турникет и оказался на улице. В Лондоне было теплее, чем в Кенте, а в небе экзотичной синевы над яркими автомобильными фарами и витринами верещали птицы, и лондонский шум чем-то напоминал лесной. У поврежденных зданий стояли леса и подпорки — дома готовили к ремонту. Всюду чувствовались порядок и надежда.
Штефан миновал стоянку для велосипедов, лошадь, запряженную в телегу, мальчишку-газетчика и, не зная куда идти, влился в поток прохожих. Он пересек большую площадь с фонтанами, каменными львами и статуей на высокой колонне. Площадь казалась знакомой: Штефан словно попал на картину, которую видел сотни раз.
С трудом склеивая английские слова, Штефан спросил, как пройти в Риджентс-парк: впервые за много месяцев он думал по-немецки. Мужчина объяснил, показал на ружье и сделал замечание. Как превращаться в сжатую пружину, Штефан не забыл, — мужчина испуганно попятился и зашагал восвояси.
Штефан еще дважды расспрашивал прохожих, прежде чем отыскал дом миссис Брайон. Вилла с величественным подъездом спряталась среди запущенного сада, на неопрятной лужайке стояла непонятная фигура, похожая на изъеденную морем скалу, такая же мрачная и потерянная, как Штефан. Ее всю исписали, а кто-то мелом нарисовал на ней обнаженную девушку с большой грудью. Разве можно так издеваться над брошенной статуей? Штефан рукавом стер похабную картинку, но призрак обнаженной девицы остался.
У подъезда стоял добрый десяток урн, несколько велосипедов и колясок. На разбитой гравийной дорожке валялись игрушки. Выбитые окна изнутри заколотили досками, почти во всех уцелевших горел свет, а на двери поблескивали новенькие кнопки звонков. У каждой написали номер квартиры, с первой по восьмую, и имена жильцов. Имя миссис Брайон среди них не значилось.