— В самом деле! — вздохнула Оливия. — Чудесные были времена, а потом от войны и пайков пошла тоска зеленая.
— Да уж… — мечтательно протянула Пикси. — Я так скучаю по бифштексу…
— Пикси, а помнишь вечеринки Франчески Брайон в этой самой комнате? Фрэнки приводила интересных бедняков. Мы этих наивных самородков просто обожали! Если не путаю, Еврейчика она откопала в парке. А как мы путешествовали! У твоей мамы замки чуть ли не по всему миру! Счастливые времена, правда, Пикси?
— У мамы слабые легкие, и после биржевого краха она поселилась на речном пароходе, который папа купил специально для нее, а у моего брата Хаттлстоуна появилась пагубная страсть к балету… только тебе все эти подробности ни к чему, — грустно проговорила Пикси.
— Так я смогу найти Майкла Росса? — Штефан поднялся. В комнате было душно. Как они здесь живут без свежего воздуха? — Вы знаете, где этот дом?
— Не спеши, красавчик! — усмехнулась Оливия. — Допивай свой виски. Давай, твое здоровье! Боюсь, в Блумсбери Майкла нет.
— Думаешь, он в Вайоминге?
— Нет, милая, он вернулся сюда году эдак в сороковом, поглядел, как вылупился первенец, а потом снова умчался то ли в Африку, то ли еще в какую охваченную войной глухомань. Бедняжка Фрэнки до смерти устала от беготни по бомбоубежищам и ежеминутных отключений воды. Младенцу условия нужны, не в водке же его купать, даже если ты Франческа Брайон! В сорок втором она увезла сына в Америку к младшей сестре Ингрид, а дом в Блумсбери засыпали нафталином и закрыли.
— Я об этом не слышала! — возмутилась Пикси. — Мне никто ничего не рассказывает. Олли, так где сейчас Еврейчик? Этот парень должен его найти. Неужели никто не знает?
— К Франческе в Америку Майкл не поехал, это мне точно известно. Он может быть где угодно. В свое время у него была студия неподалеку от Тоттнем-корт-роуд. Франческа говорила, до войны Еврейчик там дневал и ночевал. Вероятно, он и сейчас там.
— Мне пора, — проговорил Штефан. — Я отнимаю у вас слишком много времени. Вы объясните, как попасть на Тоттнем-корт-роуд?
— Я план тебе набросаю, — пообещала Оливия, залпом допивая виски. — Ты точно больше ничего не хочешь? — Она пристроила сигарету среди фарфоровых котят на каминной полке и, повалив стопку писем, опустила крышку секретера.
— Пока Олли рисует план, покажу тебе работу Майкла, — сказала Пикси и другой извилистой тропкой повела Штефана по мебельному лабиринту. — Когда я была совсем юной, Майкл умолял мою маму, чтобы позволила мне ему позировать. Говорил, что перевидал немало красоток натурщиц, но такой чудесной кожи ни у кого не встречал.
На дальней стене среди гобеленов, изображающих котят с клубками шерсти, висел портрет девушки.
— Вот, смотри, мама говорит, это вылитая я.
На картине юная Пикси смотрела через гладкое обнаженное плечо. Медные кудри ниспадали на спину, обтянутую темно-синим бархатом платья. Где-то неподалеку пылали свечи или дрова в камине, и губы, щеки и обнаженное плечо девушки озарял розоватый свет.
Неужели на портрете вот эта миниатюрная женщина с лихорадочным румянцем и лошадиными зубами?
— Вы были такой? — выпалил Штефан и лишь потом сообразил, что опростоволосился. - Но Пикси, вероятно, привыкла, что люди отмечают разницу между портретом и ею сегодняшней, и не обиделась.
— О да. Я очаровала его, околдовала. Я была его музой. — Она сняла очки, будто они волшебным образом все меняли, и подслеповато всмотрелась в картину. — Он еще многие-многие годы писал рыжеволосых девушек. Я была его Джейн Моррис, его Лиззи Сиддал[25].
— У Майкла всегда было особое видение мира и неповторимый почерк, — с чувством подхватила Оливия и вручила Штефану листок бумаги. — Вот, этот план приведет тебя в район студии, а там спросишь. Вряд ли, конечно, ты застанешь Еврейчика. Если что, возвращайся, на ночь приютим, за пианино у нас есть раскладной диван.
Пикси захлопала бледными ресницами.
— Мы очень рады знакомству. — Еще одним замысловатым путем она провела его мимо камина к двери.
— Удачи! — крикнула Оливия. — Если разыщешь Еврейчика, скажи ему, что мы до сих пор живы и не замужем.
После душной, пропахшей мясом квартиры Штефан был рад оказаться на улице. В руке он держал план Олли, но вдруг подумал, что должен идти на Мюллер-штрассе, и с каждым шагом эта мысль становилась все навязчивее. От утомления улицы и города, прошлое и настоящее безнадежно перепутались. Штефан поминутно одергивал себя: «Я в Лондоне, ищу Еврея». Как поступит, если найдет Майкла Росса, он еще не решил, и за что ненавидит, не помнил, — вроде бы раньше знал, а теперь сомневался.
25
Джейн (Дженни) Моррис (Джейн Бёрден 1839–1914) — знаменитая натурщица, воплощение идеала красоты прерафаэлитов, жена Уильяма Морриса и возлюбленная Данте Габриэля Россетти. Элизабет (Лиззи) Элинор Сиддал (1829–1862) — английская натурщица, поэтесса, живописец, была очень популярна среди прерафаэлитов.