Потом пришла новость об Альберте. Единственный сын Лидии был тяжело ранен, но жив.
В 1917 году Альберт вернулся из французского госпиталя. Воскресные поездки кончились: Вера не желала оставлять мужа. «Вот окрепнет Альберт, сможет стоять, тогда и посмотрим, — говорила она. — В коляске нам ни внести его в трамвай, ни вынести».
Лидия понимала: при детях Альберту лучше сидеть в своей комнате. Неужели Вера забыла, как его вид подействовал на маленького Майкла? Да и разве сумеют они спустить его по лестнице, не говоря о том, чтобы внести в трамвай? Но стоит заговорить об этом, и Вера вспылит. Даже Рейчел, как ни подлизывалась, как ни юлила и ни обхаживала мать, переубедить ее не смогла.
В начале мая 1927 года случилось неожиданное. Всю неделю стояла чудесная теплая погода, и в пятницу Вера сказала Рейчел:
— Доченька, выучи уроки заранее, в воскресенье мы поедем на природу.
Лидия и Майкл разом оторвались от запеканки с сельдью. Вот так сюрприз!
— Я посижу с Альбертом, а Майкл мне поможет, правда, милый? — проговорила Лидия. — Вера, куда вы с Рейчел собираетесь?
— В Севеноукс. Лидия, ты тоже едешь, и ты, Майкл, если хочешь, — отозвалась Вера. — С Альбертом посидит Ада Хоббс из двенадцатого дома, так что часов до пяти мы свободны.
— Я возьму с собой подругу, — сообщила Рейчел.
— Захвати краски. Майкл, — предложила Лидия. — В Севеноукс чудесные виды.
— Бабушка, я лучше с папой останусь.
— Я же объяснила: с ним побудет Ада Хоббс! — раздраженно сказала Вера. — А ты сиди не сиди, все равно отцу не поможешь.
Воскресным утром Вера с Лидией приготовили еду для пикника и сложили в картонную коробку с ручкой, которую всегда брали в такие поездки. Вера достала ее с чердака и смахнула пыль. Когда они в последний раз открывали эту коробку? Кажется, в другой жизни.
В половине десятого Рейчел встретила подругу, приехавшую на автобусе. Послышалось хихиканье, потом девичьи голоса, а потом на лестнице, ведущей в кухню, застучали каблучки.
— Вот и мы! — объявила Рейчел. — Знакомьтесь, это Элизабет.
Девушка была ростом с Рейчел, но выглядела моложе своих шестнадцати, хотя лицо детским не казалось. Элизабет словно явилась из довоенного времени, когда дети росли не так быстро, а девушки по воскресеньям носили платья из вышитого органди и ленты в косах. Всем своим видом Элизабет внушала беспокойство: милая, наивная, она явно не знала о жизни того, что следовало знать девушкам в 1927 году.
Другой эпохе принадлежали и женственная фигура Элизабет, и молочно-белая кожа, и веснушки на носу. По всей вероятности, в классе ее считали гадким утенком. Шестнадцатилетние девчонки не понимают настоящую красоту, хотят выглядеть как мальчишки — ни нормальной груди тебе, ни бедер, а прически почти у всех короткие, словно только что с каторги вернулись. Длинные ярко-рыжие волосы Элизабет вились от природы. «Роскошные! — подумала Лидия. — Но сейчас явно не в моде». Только ради такой подруги стоило отправить Рейчел в безумно дорогую школу.
А минутой позже на лестнице снова зацокали каблучки — появилась еще одна девушка. Ни постучать в дверь, ни представиться она не удосужилась. Светловолосая, худая как скелет, она была в платье из вишневого крепа. Рейчел бредила такими, но Вера сказала категорическое «нет». Ни грудных вытачек, ни сборок — сущая оболочка для колбасы, а вокруг колен — обрезок ткани, гордо именующий себя юбкой. Яркая, современная красавица, полная противоположность Элизабет, девушка словно сошла с витрины модного магазина на Пиккадилли.
— Это Карен, — сказала Рейчел, не потрудившись объяснить, почему пригласила двух подруг, хотя с матерью договаривалась об одной.
Как обычно, Вера ни словом не упрекнула дочь за самонадеянность, а вот Лидия многозначительно сказала:
— Рейчел, милая, приготовь еще бутербродов и тарелку для своей гостьи.
— Давайте я бутерброды сделаю, — предложила Элизабет.
Девушки оказались сестрами, жили в Кэтфорде и учились вместе с Рейчел. («Бабушка, не могла же я одну пригласить, а вторую — нет!») Карен была на два года старше Элизабет и Рейчел, но в свое время переболела ревматической лихорадкой и отстала от сверстниц.
Пока Элизабет готовила бутерброды, Рейчел стояла у буфета, а Карен потчевала всех историями об учительницах из их школы. «О-ля-ляя! Здеезь так хёлёдно!» — прогнусавила она, здорово изобразив учительницу французского, и качнула подолом так, что мелькнули стройные, обтянутые чулками ножки и подвязки. Рейчел взвизгнула и ткнула пальцем, как леди не подобает, а Вера впервые за много лет искренне рассмеялась.