Впрочем, он хорошо документирован. Если бы не грамота 1361 года, то кто бы мог подумать, что деревня с немецким названием основана пруссом. А то, что предки патрона церкви этой деревни были не немецкими поселенцами, а враждебными ордену пруссами, известно из аутентичного источника. Во множестве других случаев источники молчат — естественно, особенно тогда, когда ассимиляция протекает не на столь высоком социальном уровне. Сколько крестьян было в деревне Дитрихсдорф, сколько их вело родословную от пруссов, — неизвестно.
Скуманд и его потомки смогли сохранить свой статус; они принадлежали к прусскому правящему слою и быстро заняли место среди зарождавшейся элиты орденской Пруссии, образовав слой Великих Свободных (см. с. 102), то есть будущего дворянства. Вместе с другими прусскими родами они осваивали эту землю, и, похоже, владычество ордена пошло им на пользу — судя по росту прусского населения (см. с. 92).
Впрочем, это голословное утверждение. В противном случае следовало бы добавить, что этот процесс предполагает насильственный конец истории пруссов как таковой. Иными словами: процессы ассимиляции в их совокупности привели к ликвидации целого народа. После Реформации и по окончании господства ордена в Пруссии ассимиляция сравнительно быстро закончилась. В XVI веке Катехизис был еще напечатан на прусском языке. В XVII веке язык вышел из употребления (сохранились лишь отдельные топонимы и имена собственные, а также отдельные слова в ныне вымирающем восточно-прусском языке), вместе с этим исчезла и память о самих пруссах и о том, что почти все жители этой земли ведут начало не только от немецких переселенцев, но и от пруссов.
Глава пятая
Освоение Пруссии
Освоение Пруссии в период владычества Немецкого ордена, изменение былых связей среди местного населения и появление переселенцев — это составная часть немецкого движения на Восток в средние века. И поэтому для того, чтобы разобраться в вопросе освоения Пруссии в указанный период, следует учитывать его трактовки.
Мы обращаемся к теме, которая долгое время подавалась по- разному: для немцев это был героический эпос, для поляков — совсем наоборот. Ныне эти диссонансы уже в прошлом, во всяком случае, когда о движении на Восток говорится языком науки. Впрочем, если средневековому движению на Восток уже не даются диаметрально противоположные оценки (что зависит от того, на каком языке говорит тот или иной ученый), то это объясняется не столько событиями новейшей немецкой истории, то есть не тем, что немецкие авторы (по крайней мере их большинство) всецело утратили вкус к героическому эпосу, сколько тем, что за последние десятилетия были получены новые научные данные, а значит, достигнут научный прогресс.
Наши знания о движении на Восток по сравнению с первыми десятилетиями XX века стали иными в трех аспектах:
1. Гораздо яснее, чем в предшествующие десятилетия, мы понимаем ныне, что движение на Восток не было изолированным проникновением немцев в землю варваров, по природе своей не способных создать собственную культуру. Движение на Восток захватило не только немцев и их восточных соседей; это скорее часть широкого процесса экспансии, охватившего в XII–XIV веках почти все европейские страны. В это время, особенно в XII–XIII веках, в Европе произошли такие грандиозные перемены, что неспроста возникают сомнения, а возможно ли объединить предшествующие и последующие века общим понятием «Средневековье».
Радикальные преобразования, особенно произошедшие в XII–XIII веках, нагляднее всего проявляются в росте численности населения. В Германии, Скандинавии, Франции и на Британских островах на рубеже X–XI веков проживало 12 миллионов человек, около середины XIV века население составляло 35,5 миллиона, в середине XV века, после войн и потрясений, эпидемий и голодных лет XIV века, — 22,5 миллиона.
Быстрый рост населения сопровождался основательными преобразованиями населенных пунктов и экономики. До 1000 года население занималось исключительно сельским хозяйством. Неаграрных поселений немного, и они невелики. Их хозяйство настолько экстенсивно, приносит столь мизерную прибыль, что численность тех, кто не участвует в сельскохозяйственном производстве, весьма мала. Но в XII веке производительность труда быстро повышается. Растет не только число населенных пунктов и численность крестьян, но и появляется довольно много людей, которые могли позволить себе не заниматься сельским хозяйством, то есть возросло число ремесленников и мест их концентрации — городов.