Такая историческая оценка вполне типична для начала 20-го столетия, для позиции, которая решительно порывала с историей власти и династий, надеясь найти подлинно исторические факторы в политической географии, в том пространстве, которым народы владели или за которое боролись и завоевывали, если обладали военно-политической силой или превосходящим культурным или биологическим потенциалом.
Ныне нетрудно заметить, что в данном случае вовсе не были открыты вневременные факторы истории, что и здесь время определяет позицию. Кроме того, можно обойтись и без геополитических моментов Крольмана.
Правда, путь кораблей, направлявшихся в Эльбинг и Кёнигсберг, был длиннее, зато безопаснее. В Вислинском заливе, куда они заходили, не было ни зловещих штормов, ни пиратов: побережье принадлежало ордену. Вслед за Данцигом Эльбинг и Кёнигсберг превратились в крупнейшие города и порты Пруссии.
Владения ордена примкнули к империи, но это было не столь важно, как казалось Крольману в период Веймарской республики[48]и борьбы с созданным в Версале коридором[49]. В средние века географические границы выглядели иначе, чем после 1918 года. Крестоносцы, шедшие в Пруссию, и посланцы ордена, которым приходилось следовать обходными путями, и не думали, что в империи они в большей безопасности, чем в Польше или в Поморье. Безопасность или угроза зависели от разных обстоятельств — враги и внезапные нападения подстерегали везде. Сюда относится и важнейший путь, связывавший государство ордена с Западом и Югом, минуя Поморье. Таких путей было два: один шел через Поморье и Новую Марку, другой, главный, пролегал через Торн на юг, по Польше и далее в Чехию, а оттуда — в Южную Германию, Австрию и Италию.
Таким образом, нельзя утверждать, что орден был вынужден завоевать Восточное Поморье под давлением обстоятельств, — точно так же вовсе не обязательно оно должно было принадлежать Польше. Впрочем, польская историческая традиция допускает подобную точку зрения. В 1973 году М. Бискуп выразил ее на польско-немецком коллоквиуме, посвященном школьным учебникам. Во-первых, говорил он, при захвате Данциг орден вел себя вероломно и учинил побоище. Во-вторых, подкреплял он свое утверждение, Польша имела «незыблемое право» на Поморье, особенно на устье Вислы, и, в-третьих, почти вся поморская знать была за короля Польского, и Поморье роднили с центральными районами Польши «один и тот же язык и обычаи».
В каком-то смысле эти аргументы являются зеркальным отражением традиционных немецких оценок. Ведь и в них присутствует геополитическая аргументация: если устье Вислы необходимо для Польши, то, с немецкой точки зрения, оно так же необходимо для государства Немецкого ордена. И даже утверждение о близости населения Поморья с поляками имеет немецкий аналог. Крольман писал: «Немецкие монастыри, немецкое сельское и городское население проложили путь немецкому племенному господству». Пусть что-то выражено нескладно (Немецкий орден ведь не племя), но смысл ясен: отныне Поморье в процессе колонизации подверглось германизации, за которой последовало немецкое господство, несмотря на «один и тот же язык и обычаи», согласно польской оценке, хозяев и подданных.
Конечно, такая аргументация доносит уровень знаний того времени о языке и обычаях, но, судя по состоянию источников, нетрудно догадаться, что полными они не были. Однако историки всеми силами к тому стремятся. Современные национально-политические споры уже не грешат односторонними взглядами, скажем, на движение на Восток. Но и здесь проблемы исторического прошлого то и дело служат актуальным политическим нуждам.
Во избежание подобных толкований следует решиться на нечто как будто простое, но на самом деле сложное: постараться абстрагироваться от последующих событий и реконструировать ситуацию прошлого. И тогда станет ясно, что незыблемое право Польши на Восточное Поморье весьма сомнительно. Ведь лишь дальнейшие события говорят о том, что Польша не была навсегда отрезана от Поморья после его захвата орденом и что в конце концов ей удалось отвоевать эту землю, а значит, впоследствии, когда Польша утратила политическую мощь и была раздроблена, возникло политическое мнение, что все те районы, которые на рубеже XI века и вновь в XII веке входили в сферу владений короля Польского, должны были навсегда стать польскими: так завоевания раннего Средневековья создавали своего рода вневременное право. Такова политическая идея Польши Пястов, отвечающая нынешнему состоянию польских границ. Впрочем, в новейшей польской истории присутствует не только эта историко-политическая идеология, но и конкурирующее с ней представление о Польше Ягеллонов, то есть о Польше, возникшей благодаря Польско-литовской унии 1386 года (см. с. 140)[50]. Это представление совершенно не соответствует тому, как выглядит Польша в ее нынешних границах.
48
Веймарская республика — буржуазно-демократическая парламентская республика, возникшая в результате ноябрьской буржуазно-демократической революции в Германии и утвержденная согласно Веймарской конституции 1919 г. Конституция провозглашала демократические права граждан, но эти права нашли формальный характер и могли быть урезаны указом президента.
49
Имеется в виду т. н. Польский (Данцигский) коридор — узкая полоса Польской земли, полученная Польшей по Версальскому мирному договору 1919 г. и дававшая стране выход в Балтийское море.
50
Имеется в виду Кревская уния (1385 г.), династический договор Великого княжества Литовского и Польши, заключенный в Крево (ныне Гродненская обл., Беларусь). Уния способствовала политическому и социальному сближению Польши и Литвы и дала возможность объединить их военные силы для борьбы с Немецким орденом. Укреплению этого союза способствовало и крещение Великого княжества Литовского (1387 г.).