За таким высказыванием скрывается не только представление о немецко-польском политическом противоборстве; в нем не только сталкиваются политические противники, но идет борьба между истиной и ложью, добром и злом: священный замок, возвышенный, светлый и готовый отразить грозный натиск дьявольских сил. Образы и метафоры политического языка говорят порой больше, чем связный текст. Славяне сравниваются с потоком, рекой и потопом не только в данном случае. В то время такое сравнение не было редкостью; причем характерно, что немцы противостоят не полякам, а именно славянам. Таким образом, они имеют дело не с конкретным народом, не с конкретной нацией, а с некой безликой массой. И эту безликость подчеркивает образ потока или наводнения.
Немцы, согласно вдохновившей эти образы исторической концепции, имели в Центральной Европе дело с людьми, которые нуждались в сильной руке, в доброжелательном носителе культуры (Kulturträger), во всяком случае, в ком-то, кто был бы выше них. Поэтому средневековое движение на Восток понималось не как ускорение (выражаясь современным языком) культурного развития посредством внедрения все более тонких культурных методов, не как ускорение издревле идущего процесса, но и как тотальное преобразование жизни, которой якобы без посторонней помощи не подняться на высшую ступень.
Тысяча девятьсот тридцать третий год не внес особых изменении в оценку средневекового государства Немецкого ордена. Правда, национал-социалистическая партия вскоре организовала учебные центры (называемые орденскими замками) для своих высокопоставленных функционеров, а выдающийся идеолог национал-социализма на ранней его стадии А. Розенберг не раз пытался приспособить Немецкий орден к национал-социализму.
Это явствует из речи, с которой Розенберг выступил в Мариенбурге в апреле 1934 года и в которой, как отметил его издатель, НСДАП получила «в собственность германское содержание Средневековья». Розенберг объединил прошлое ордена с настоящим национал-социализма, приписав Герману фон Зальца борьбу за жизненное пространство, а правившего в начале XV века верховного магистра Михаэля Кюхмейстера, свергшего своего предшественника Генриха фон Плауена, чтобы заключить мир с Польшей, назвал «Эрцбергером своего времени»[73], подразумевая окончание Первой мировой войны. Однако главным было не сходство событий, а структурные совпадения. Розенберг считал, что бюрократическое государство не для немцев. Им больше подходят отношения верноподданничества, отношения вождя и войска. Так было при Фридрихе Великом, который едва ли потерпел бы сравнения с каким-то средневековым вождем. Таким вождем был Гинденбург[74], а по-настоящему, конечно, Гитлер. Ну, а дальше? Вождь, по мнению Розенберга, имеется не всегда. И вот его рассуждения: «Тогда», то есть если вождя нет, «как продолжение и развитие представления о вожде выступает принцип рыцарского ордена». Розенберг развивает свой тезис. Он создает нечто, по его мнению, вроде ордена мелкой элиты, которой, образовав своего рода конклав, следовало бы избрать нового вождя.
Эти размышления даже в свое время были весьма туманными. И все же о них следует сказать, ибо после 1945 года на уподобление национал-социализма и истории Немецкого ордена нередко ссылались, причем так, как будто между Розенбергом и орденом действительно было нечто общее. Рядом с известными параллелями между Лютером и Фридрихом Великим, Бисмарком и Гитлером, проведенными национал-социалистами, а затем заимствованными их противниками, но уже с негативной оценкой, занял свое место и Немецкий орден.
73
Эрцбергер Матиас (1875–1921) — германский политический деятель: с 1903 г. депутат рейхстага. Примыкал к лево-центристскому крылу, выступал с критикой колониальной политики Германии. В 1918 г. вошел в правительство и возглавил делегацию на переговорах о перемирии с Антантой; 11.11.1918 г. подписал Компьенское перемирие от имени Германии.