Как говаривал отец Нади, хороший репортер должен обладать бесстрастным лицом и уметь пить дешевое виски, чтобы доискиваться правды. Она-таки умела владеть своим лицом и теперь порадовалась этому.
— Мне кажется, вы очень любили его.
— Как сказать… Иногда мне кажется, что я ненавидел его.
Ален сделал глоток кофе.
— Что это мы все обо мне и обо мне. Поговорим о тебе. Как получилось, что ты оставила такую блестящую карьеру?
— Устала от того, что кто-то дергает меня за ниточки.
В ее голосе прозвучала обида, и он поспешил сказать:
— Не могу себе представить тебя в роли марионетки.
Ален встретил ее холодный и настороженный взгляд, такой же, какой у нее был в то утро в операционной.
— В том-то и дело. — Надя встала, чтобы налить ему еще кофе, но кофейник оказался пуст.
Заметив, что он наблюдает за ней, она сказала:
— Сейчас сварю еще.
Ален собрался было отказаться, но передумал. Он откинулся назад и вытянул ноги. Приятно было расслабиться. Еще приятнее было наблюдать, как она готовит кофе.
— Как девочка чувствовала себя сегодня в школе?
— Точно не знаю. Лучше, мне кажется. — Повернувшись к нему, она прислонилась спиной к разделочному столу. — По крайней мере, сегодня вечером она показалась мне менее расстроенной, чем утром.
— Она должна справиться. Надя глубоко вздохнула.
— Хотела бы я быть так уверена.
— При ее общительности и при мамином очаровании, как может быть иначе?
— С первым согласна, второе — сомнительно.
— А-а-а… Леди отличается скромностью?
Ее брови сошлись вместе, углы рта печально опустились.
— Леди знает, что была отнюдь не такой уж очаровательной в последние недели, особенно с одним доктором, который, если помните, совсем недавно готов был придушить эту же самую леди.
— Сдаюсь, вы правы. — Ален постарался сохранить серьезный вид. — Вычеркнем пункт об очаровании.
— Мне удалось побеседовать с учительницей Элли и миссис Бритл, — сообщила она, снова разливая кофе по чашкам. — Они подтвердили практически все, что вы предполагали. Элли, оказывается, отвратительно вела себя с первого дня появления в школе и сейчас расплачивается за это.
— Иногда страдание — единственный способ стать умнее. Во всяком случае, часто это важнейший урок.
— Я очень благодарна за ваш интерес к Элли. Только не говорите, что это ваша работа.
— Не скажу, но так оно и есть.
Ее рот чуть округлился, на щеках тут же появились ямочки-близнецы, а у него снова разыгралось воображение. Несколько украденных поцелуев вчера ночью, повторенные сегодня утром. Теперь ему захотелось, чтобы Надя сама предложила ему свои мягкие губы.
— Я заметил, что вы нечасто упоминаете отца Элли. Да и она тоже.
— Фред мало значил в ее жизни.
— Он вроде работает в Европе?
— Да, в известной телекомпании. Как я поняла, он пользуется там большим успехом.
— Это вас задевает?
— Уже нет. Но я долго считала его виноватым во многом. Даже в том, в чем и не было его вины.
— Например?
— Например, в моем переходе на телевидение, хотя моя первая любовь газета.
— Но разве лидирует в информационном деле не телевидение?
— Не для дочери Робертсона. Он присвистнул.
— Того Робертсона, что удостоился двух премий Пулитцера и появился на обложке «Таймса»?
— Того самого. Отец спланировал мое будущее: университет, практика в газете и затем небольшая колонка на женской полосе, пока я не буду готова взяться за «крутые» новости.
— А ваш бывший муж? Тоже часть папиного плана?
— Отнюдь. Иногда мне кажется, что поэтому-то я и вышла замуж за Фреда. Отец считал, что телеобозреватели немногим лучше актеров, зачитывающих тексты.
— Проклятое наследование семейной профессии. По себе знаю.
Выражение ее лица смягчилось.
— Ваш отец, должно быть, жутко расстроился, когда вы посвятили себя медицине, а не угледобыче.
— Так оно и было примерно. Почувствовав, что ему не по себе, Надя опустила глаза.
— Я часто говорю себе, что отец гордился бы мною, узнав, что я издатель «Пресс». Ну разумеется, в те дни, когда все идет как задумано.
Ален припомнил выражение глаз отца в их последнюю встречу. Ему не хватило бы и нескольких жизней на совершение чего-то такого, чем мог бы гордиться отец.
Не в силах усидеть на месте, Ален встал и потянулся. Удивившись, Надя тоже поднялась со стула.
— Я вас вполне понимаю. У вас был долгий и трудный день.
Обрамляющие его рот линии обозначились резче.
— Это надо понимать как намек, что пора прощаться?
Надю удивило ощущение разочарования, словно оказались обманутыми ее надежды на еще один поцелуй.
— Я принесу ваше пальто.
— Не беспокойтесь, я знаю, где оно. — Ален приблизился к ней с таким решительным выражением лица, что у нее перехватило дыхание.
Он взял ее руки и положил их себе на плечи, потом обнял за шею.
— Спасибо за полуночную кормежку, — хрипло произнес он.
— Не за что. — Надя жаждала его поцелуя, а он не спешил.
— Значит ли это, что я и дальше могу заходить к вам?
— Разве что со своей провизией — мне вас не прокормить.
Пальцы Алена перебирали завитки ее волос, нежно касались кожи, вызывая у нее легкую дрожь. Ей так хотелось прижаться к нему, прильнуть к его губам.
Ощущение власти над мужчиной было новым для нее. Ее отец, Фред и продюсер программы новостей, в которого она была влюблена несколько лет назад, были мужчинами сильными, волевыми 1.и избалованными успехом. Так соблазнительно было укрыться в их тени, пока она не сообразила, как много она отдавала всякий раз, когда говорила «да» вместо «нет».
Вам лучше уйти, — прошептала Надя. Ну если вы так хотите, — проворчал доктор Смит.
Догадался бы лучше прижать свои губы к моим, думала она. Решился бы и взял на себя ответственность. Как Фред, когда-то подсказал ее внутренний голос. Как папа.
Надя протянула ему руку.
— Вы должны понять — у меня есть свое дело, обязанности. Элли и газета. Ален нахмурился.
— Можете не щадить моего самолюбия. Я уже большой мальчик. Меня выгоняли и раньше.
— Я вас не выгоняю.
У него дернулся уголок рта.
— Называйте это как хотите. Я спросил — вы отказали. Разговор окончен.
Надя сжала губы. Никогда еще ей не попадался столь трудный мужчина. Столь своенравный. И отчаянно жаждущий любви.
— Теперь, когда все сказано, может, вы забудете о своей непомерной гордости и поцелуете меня?
Глава 9
Алена ввела в заблуждение дрожь в голосе Нади. Чего он уж совсем не ожидал, так это того, что она может остерегаться близости.
Она почти упала в его объятия, и он застонал. Ощущения были столь приятны, что их не хотелось прерывать.
Руки женщины ласкали его лицо, шею, гладили волосы. И Ален убеждал себя, что может обойтись без этого? И обходился столько лет!
— Медленно, быстро? Как ты предпочитаешь? Надя беспомощно застонала, потом прошептала:
— Медленно. Я уже все забыла. Его губы приоткрылись, а в глазах засветилась обаятельная улыбка.
— Милая, тебе достался достойный партнер. Я и сам уже не помню что к чему.
Поцелуй был долгим и старательным. У Нади начало пощипывать губы, но Ален переключился на ее ухо, нежно покусывая его мочку.
Действия Алена вызывали новые ощущения, возбуждали ее так, что она не в силах была сдержать стон. Ее поражала нежность этого огромного человека. Его пальцы умело, искусно массировали напрягшиеся мышцы ее плеч…
Оторвавшись от губ Нади, Ален хрипло спросил:
— Дверь спальни запирается? Ее глаза открылись.
— Если это медленно, Смит, то что значит быстро?
— Никогда не бойся меня, любимая.
Она содрогнулась, сообразив, о чем он говорит.
— Я не боюсь, — прошептала она. — Только не тебя.
Ален впитывал окружавшие Надю запахи, напоминавшие утонченный аромат редких роз. Опустив свою сильную руку на ее талию, он продолжал целовать ее, пока они пересекли коридор…