Все начали вспоминать, каким замечательным врачом был Ален. Надя извинилась и сбежала в свой кабинет, где, сидя в большом кресле под строгим взглядом отца и обнимая горшок с фиалками, подаренный Аденом, безутешно разрыдалась.
Наступило лето, и Георг, как уже привык думать о себе Ален, по ночам изнемогал от жары в своей запертой комнате. Он был отправлен в тюрьму с самым мягким режимом, где заключенные жили в двухместных комнатах, а не в клетках, и где строгие правила их почти не подавляли.
И все же его дверь с девяти вечера и до шести утра снаружи запиралась. Тюрьма была огорожена двенадцатифутовой изгородью из металлической сетки с колючей проволокой наверху, а охранники вооружены.
Отец ожидал его на скамейке во дворе. Это было не первое его посещение, и все же Георг держался напряженно в его присутствии.
Джентльмен до кончиков костей, старший Лей-тон встал при появлении сына. Они обменялись рукопожатием.
— Ты выглядишь неплохо, — через минуту проговорил отец.
— Ты тоже.
Отец горько заметил.
— Мы оба лживые сукины дети. Ты выглядишь хуже, чем в прошлом месяце, когда ты выглядел достаточно плохо. Что же касается меня, мы оба знаем, что я раздражительный старый скряга, которому уже много лет назад следовало удалиться на покой.
— И почему вы этого не сделали, сэр?
— Не нашел врача, которому мог бы доверить мою практику.
— Я должен рассматривать это как предложение?
Отец все еще был способен пронзить его взглядом.
— Если ты хочешь этого, то да. Твой патент еще имеет силу в Массачусетсе, хотя медицинский совет и наложил на тебя некоторые ограничения.
По этому решению профессионализм Георга будет проверяться ежегодно в течение пяти лет. Если за это время подтвердится безупречность его работы, проверка будет отменена.
— Я высоко ценю ваше предложение, — Георг действительно оценил сказанное отцом, но не знал, что делать с этим предложением.
— Подумай, у тебя есть время.
— Еще восемнадцать месяцев.
— Вот именно.
Они оба взглянули на газеты, лежащие на столе между ними. Георгу не разрешали получать прессу по почте, и отец подписался на «Фри пресс» Миртла.
Георгу очень хотелось развернуть верхний экземпляр Надиной газеты. Они переписывались, но Надя писала чаще, чем Георг. Писала ему и Элли. Он посылал ей открытки на каникулы, просил отца послать цветы в день рождения Нади и шампанское, когда ее выдвинули кандидатом на премию Пулитцера.
— Как она?
Лицо отца чуть смягчилось.
— Ник сообщил мне, что все хорошо. И сейчас Надя преуспевает.
— А Элли?
— Ну эта егоза вообще прекрасно. Как я понял, она становится неплохой пианисткой.
— Говорил ли Ник что-нибудь еще? Отец внезапно заинтересовался чем-то за левым плечом Георга.
— Да вроде больше ни о чем… Георг заметил розовые пятна, проступившие на щеках отца.
— Не достаточно ли мы уже лгали друг другу, отец? — мягко спросил он.
Старший Лейтон опустил глаза, вздохнул.
— Ник действительно говорил что-то о бывшем Надином муже. Похоже, он снова принялся ухаживать за ней.
— Успешно? Ник не говорил?
Лейтон-третий посмотрел на сына сочувственно.
— Он не уверен, хотя и просил сообщить тебе, что она все еще улыбается при одном упоминании твоего — Уже неплохо, проворчал Георг. Они помолчали, словно им не о чем было говорить, потом отец кашлянул.
— У миссис Адам впечатляющее прошлое. Ее отец пользовался репутацией дельного и честного человека, совершенно безупречного. И дед — тоже.
— Надя очень гордится семьей, но она сама сделала карьеру, — довольно резко подчеркнул Георг. Лейтон-старший улыбнулся.
— Не сердись, сын. Судя по тому, что я узнал, миссис Адам замечательная и очень преданная женщина. К тому же я не намерен говорить ничего нелестного о женщине, которая однажды — я надеюсь — станет моей снохой.
Георг был поражен этими словами, а отец рассмеялся.
— Если эта женщина вернула тебе способность уважать себя, я приму ее с радостью, каким бы ни было ее происхождение. Я люблю тебя, Георг, и очень жалею, что доставил столько горьких минут, требуя твоей безупречности, хотя сам был далек от нее.
Георгу потребовалось время, чтобы осознать: отец любит его.
— Я… я благодарю вас, сэр. — Этими чопорными словами Георг пытался дать понять отцу, что тоже любит его.
Мужчины посмотрели друг на друга, потом старший Лейтон глубоко вдохнул и опустил глаза на газеты.
— Ты просил ее ждать тебя?
— Нет, Как я мог?
— Если любит — подождет.
— Но это же мой праздник! — воскликнула Элли с лесенки, продолжая развешивать серпантин.
— Конечно, твой, но в одиннадцать лет слишком рано пользоваться косметикой и обувать туфли на высоком каблуке.
— Да, а Бэди Клейн красится! — Элли надула губы.
— Бэди Клейн не моя дочь, а ты — моя. И пока ты живешь под моей крышей, я буду решать, что тебе позволить, а что — подождать.
— Ален разрешил бы мне, — пробормотала девочка и, хлопнув дверью, скрылась в своей комнате.
Но Алена здесь нет. Его уже освободили условно. Сейчас он живет с отцом, помогает ему в операционной и раз в неделю является в полицейское управление. Он помирился со своими сестрами. Разыскал родственников настоящего Алена Смита и организовал перезахоронение его останков рядом с родителями…
— И почему я согласилась на вечеринку? — беспомощно развела руками Надя. Этот праздник сведет меня с ума!
— Потому что ты нежная и преданная мать, — ухмыльнулся Ник. — И не можешь устоять перед очарованием детишек, как и Ален.
— Как-то он говорил, что не так уж и любит детей…
Ник недоверчиво взглянул на нее.
— Но ты же ему не поверила?
— В тот момент поверила. — Как поверила и тому, что он любит ее и приедет, как только закончится срок. Но она ошиблась — он не приехал.
Ник налил две чашки кофе, протянул одну ей и подвел ее к софе.
— Присядь-ка. Нам нужно кое о чем потолковать.
Надя уселась с ногами в уголке и поставила чашку на колени. Ник сел в ее старый шезлонг, но не откинулся назад, а остался сидеть с прямой спиной. Он явно чувствовал себя неловко из-за того, что собирался сказать ей.
— Если это об Алене, можешь говорить без стеснения.
— На днях я позвонил ему по поводу нашей практики, ремонта нашей консультации и тому подобного — Чего «тому подобного»?
Видя ее спокойствие, он и сам начал расслабляться.
— Нагрузка у меня сейчас такая, что я уже не могу справиться с ней один. Он сделал большой глоток кофе. — Не представляю, как с ней справлялся Ален… Георг столько лет. — Он смутился. — Хотя, впрочем, это не правда. Я знаю. Он работал до изнеможения каждый день, год за годом.
— Именно так, — мягко улыбнулась Надя. — И ни минуты не жалел об этом. Ник кивнул и глубоко вдохнул.
— Я не мог не сказать ему об этом во время нашего разговора на прошлой неделе. И даже прямо спросил его, когда, черт побери, он притащится сюда и снова станет командовать мною.
— И что он сказал?
— Сказал, что теперь командую я. Что я сам должен принимать решения. Что, если я нуждаюсь в помощи, то сам должен подыскать второго врача.
Надя судорожно вдохнула.
— И что ты? Собираешься взять другого врача вместо Алена?
Ник вскочил на ноги и подошел к окну.
— Никто не сможет заменить дока, — он медленно повернулся и взглянул ей прямо в глаза. — Но я вынужден нанять второго врача. У меня нет выбора.
— Конечно нет. — Надя медленно допила кофе и аккуратно поставила чашку на столик, потом посмотрела на Ника. — Так он не собирается возвращаться?
— Не знаю. Но он… уклонялся от ответа, когда я прямо спрашивал о дате его приезда. Надя попыталась изобразить улыбку.
— Мне пора заняться пирогом или несдобровать от тридцати голодных одиннадцатилеток.
— Надя, есть еще кое-что. Ей пришлось сделать большое усилие, чтобы восстановить невозмутимое выражение лица.