— Не тяни, Ник.
— Георг просил меня связаться с Редом Старком — хочет продать свою хижину.
Надя беспомощно простонала и поднесла руку ко рту.
— Понятно.
— Мне очень жаль, Надя. Ведь я тоже его люблю.
Ник дружески обнял ее. Она задрожала, но удержалась от рыданий. Сегодня день «рождения Элли, и она ни за что не даст испортить его.
— Спасибо, Ник, — поблагодарила она, высвободившись из его объятий.» — За то, что сказал, за то, что ты такой хороший друг.
— Всегда к твоим услугам. Да, они с Ником всегда были и будут друзьями. Они ведь оба любят Алена Смита.
— Увидимся в четыре, — помахал он рукой, исчезая в дверях.
…Черный, прогорклый дым едва не задушил ее. Слезы безысходности скатывались по ее лицу, пока она беспомощно взирала на осколки толстого жаропрочного стекла, усеявшие недавно вымытый кухонный пол.
Надя спустилась на минутку вниз — проверить, как дела в редакции, и вот…
— Ты сожгла мой пирог! Повернувшись, Надя увидела в двери дочь, в ужасе глазевшую на бывший пирог…
— Ради Бога, Элли, я же не специально сделала это. Да и не виновата я, что он взорвался. — Она попыталась разогнать тряпкой дым, чтобы разглядеть останки пирога.
— Он сгорел дотла, и весь дом пахнет гарью. Что подумают мои друзья?
— Ну, Эл, не так уж все страшно. Сейчас мы здесь хорошенько проветрим, а Ник может заехать в магазин за тортом.
Собравшись с духом, она нырнула в клубы дыма и подняла обуглившийся пирог. В этот момент в коридоре раздался леденящий душу вой сирены противопожарной сигнализации, реагирующей на дым. В довершение ко всему остатки пирога выпали из ее рук прямо на ноги.
— Ну вот! — закричала она в отчаянии. — Ненавижу готовку! У меня никогда ничего не получается. Никому не нравится моя стряпня!
— Мне нравится.
Задохнувшись, Надя повернулась на месте и застыла с раскрытым ртом.
Казалось, он стал еще выше и шире в груди. Перед ней стоял доктор Георг Лейтон-четвертый в консервативном синем костюме и подходящем по тону галстуке.
Элли ринулась в уже протянутые к ней руки.
— Я знала, что ты приедешь! — закричала она, крепко обнимая Георга.
— С днем рождения, шалунья. Эти типичные для янки гласные, голос более хриплый, чем Надя помнила.
— Ты привез мне что-нибудь? — не удержалась Элли.
— Еще бы. — Он сунул руку в карман и достал небольшой серебристый пакетик. Глаза Элли стали круглыми.
— Драгоценности?
— Почему бы тебе не открыть и не посмотреть? — Взгляд Георга метнулся к Наде. — Если мама не возражает, конечно.
— Конечно, не возражает, — с трудом выдохнула Надя.
Он опустил Элли на пол и медленно выпрямился.
Забытая всеми сирена продолжала выть. Нахмурившись, Надя поспешила в коридор.
— Позволь мне отключить сирену, — бросил Георг. — У меня есть опыт.
К тому моменту, когда вой стих и Лейтон вернулся в комнату, Надя уже успела пригладить волосы и предостеречь себя от больших и красивых надежд.
— Мне не нужно, пожалуй, спрашивать, как ты поживаешь. — Царящий на кухне бедлам не мешал ему откровенно любоваться Надей.
— Пожалуйста, не спрашивай.
— Мне следовало бы написать или позвонить…
— Не обязательно. Тебя всегда ждут здесь.
— Это уже что-то.
Ей осточертела холодная вежливость, от которой они никак не могли избавиться, хотелось знать, зачем он приехал и как долго пробудет здесь. Но прямо спросить мешал страх. Страх, что услышишь не то, что хотелось бы.
— Я просто не знаю, как сказать… — Он засунул руки в карманы брюк. Его белая рубашка выглядела торжественно.
— Почему не сказать все прямо?
— Это кажется легко в твоих устах… Но мне-то не так просто.
— Мамочка, посмотри, что мне подарил Ален! — позвала Элли.
Надя перевела взгляд на дочь, державшую на ладони крошечный золотой медальон.
— Он… принадлежал моей матери, — объяснил Ален, когда Надя с изумлением взглянула на него. — Надеюсь, ты не возражаешь?
— Помоги мне надеть его, — потребовала Элли.
— Есть, мадам. — Лицо Георга сохраняло полную серьезность, его тон был торжественным. Элли хихикнула, поднимая волосы наверх. — А она почти не изменилась, а? — улыбнулся он Наде.
Сам же он изменился. Не только в одежде, но и в том, как Георг смотрел на Надю, как говорил и двигался. Это был совсем другой человек.
— Повернитесь, — приказал он.
— Есть, сэр, — отпарировала Элли. Георг ловко защелкнул на ее шее изящную цепочку, поцеловал в затылок и отступил назад.
— Готово!
— Как я смотрюсь? — спросила Элли, переводя взгляд с одного взрослого на другого.
— Восхитительно! — произнесли они в унисон.
— Побегу вниз, покажу Джону и остальным, пока не пришли ребята. — У двери она обернулась и с тревогой спросила:
— Ты ведь не уедешь? Останешься на праздник?
— Обязательно останусь. Глаза Элли засверкали.
— Блеск! — воскликнула она и умчалась вниз по лестнице.
Георг нервно ходил по комнате в начищенных и непривычно блестящих туфлях.
— Я слышала, ты собрался продать свою хижину?
Он кивнул.
— После ремонта.
От его улыбки у нее закололо сердце.
— Порушил все, тупица.
— Тебе было очень тяжело тогда.
— Мне до сих пор не хватает Эдды. Особенно я ощутил это, проезжая мимо ее дома.
— Мне тоже. Думаю, и другим. Воцарилось молчание. Неужели так теперь будет всегда?
— Я рада, что вы с отцом помирились, — нарушила Надя возникшую паузу.
— Спасибо, он шлет тебе наилучшие пожелания.
— Очень мило с его стороны.
— Обязательно передам ему твои слова. — Вынув руки из карманов, Георг подошел к окну. — А городишко неплохо смотрится.
— Дела здесь пошли получше, В следующем месяце заработает новая фабрика. К больнице пристраивают еще одно крыло. — Поколебавшись, Надя тихо добавила:
— И все благодаря анонимному пожертвованию.
Надя замолчала, и Георг повернулся к ней.
— Это был ты? — спросила она, когда их взгляды встретились.
— Мы с отцом.
Морщины на его лице стали глубже, появились новые.
— Ужасно было? Я говорю о тюрьме.
— Не так страшно, как могло бы быть… Георг ждал, ему хотелось увидеть радушную улыбку, которую рисовал в своем воображении два долгих года.
— Ты, похоже, совсем не изменилась. — Он кашлянул. — Могло быть и хуже. Если бы взорвались спагетти…
Надя покраснела, а глаза ее потемнели от гнева.
— Ты хочешь сказать, что я не гожусь для ведения домашнего хозяйства? Это чистая правда.
Отшвырнув осколок стекла с пути, Надя ринулась к встроенному шкафу за веником и рьяно принялась за уборку.
— Извините, — бросила она, когда на ее пути оказались большие ноги Георга.
Ворча что-то под нос, он отступил на несколько шагов.
Закончив, она скрестила руки на груди.
— Я слушаю, говори.
Георг все еще думал о ее кремовой коже под шелковой рубашкой и вдруг обратил внимание на выражение ее глаз; они метали молнии. Его сердце также яростно стучало, в горле пересохло. Что она думала о нем? О них?
— Думаю, ты приехал продать дом, расторгнуть свое товарищество с Ником, попрощаться с Элли? И со мной?
— Мне, похоже, не обмануть такую классную газетчицу, как вы, миссис Адам.
Она насупилась и сжала руки в кулаки.
— Издательницу, и я предупреждаю вас, Смит…
— Лейтон. Ален Смит умер. Выражение ее глаз изменилось.
— Мне будет его не хватать.
— В самом деле?
— Естественно. Я уже скучала по нему.
— Мне тоже не хватало тебя. — Даже у сорокалетнего мужчины терпение не бесконечно. — Я действительно приехал продать свой дом и расторгнуть соглашение о партнерстве с Ником. Что же касается прощания…
Он замолчал, пораженный своим собственным страхом. Даже большим, чем в тот первый день в тюрьме. Уверенность, которую он питал по пути сюда, куда-то испарилась.