Зачем называть организацию Детской лигой, если собираешься только делать вид, что помогаешь детям? Этот вопрос возникал у меня каждый день: после занятий, после операций. Он гвоздем ворочался в моей голове, когда меня отсылали прочь, даже не удостоив еще одного взгляда. Этот вопрос мучил меня и мою совесть. Большинство агентов, особенно бывшие военные, о лагерях думали в последнюю очередь. Они ненавидели Грея, ненавидели всеобщую мобилизацию, ненавидели, как изменился порядок их службы, а Лига была единственной известной организацией, в которой действительно пытались предпринять хотя бы что-то, а не рассылать раз в несколько месяцев малопонятные сообщения с намеком на новую угрозу. Попытаться заставить сделать что-нибудь, чтобы помочь другим детям, было все равно что закричать в комнате, где все уже и так орут. Никто не хотел слушать, потому что у каждого были свои планы, свои приоритеты.
После первой же ночи в Штабе я поняла: если не хочешь в будущем стыдиться самой себя, нужно изо всех сил постараться и перенаправить возможности Лиги на вызволение детей, которых все еще удерживали в лагерях. Последние месяцы я планировала, зарисовывала и записывала все, что помнила о Термонде: система патрулирования СППшников, расписание их смен, обнаруженные нами «слепые» пятна двух камер…
Постепенно это переросло в привычку; каждый раз, когда выпадала минута отдыха, я словно оказывалась у костра в Ист-Ривер, слушая как Лиам страстно говорит о том, что мы должны стать теми, кто спасет и самих себя, и других, что ни одна организация никогда не пожертвует своими нуждами или идеями ради того, чтобы помочь нам. Конечно, он был прав – последние шесть месяцев не раз подтвердили его правоту.
Я верила ему. Верила в него. Но когда мы разделились, он отправился другой дорогой, и теперь я обязана была сама пройти этот путь.
– Спасибо, сэр.
– Я сделал копии, – сказал Албан. – Мы обсудим это позже, на собрании старшего персонала. Не могу ничего обещать, но после всей тяжелейшей работы, что ты сделала для нас за последние несколько месяцев, ты…
Я и предположить не могла, чем должно было закончиться это предложение, и теперь уже никогда не узнаю. Не потрудившись постучать, еще один советник, Лошадинозубый, просунул в дверь седую голову, открыл было рот, но, заметив меня, снова закрыл.
Жабогубый отлепился от стены, которую подпирал, и только спросил:
– Снегопад?
Лошадинозубый потряс головой:
– То, чего мы боялись.
– Черт, – выругался Албан. – Профессор жива?
– Да, но ее работа…
Три пары глаз внезапно обратились ко мне, и я поняла, что должна была убраться еще тридцать секунд назад.
– Буду в Атриуме, – пробормотала я, – если понадоблюсь.
Албан махнул мне, отсылая прочь, но голос Жабогубого был слышен даже сквозь захлопнувшуюся дверь.
– Никогда не считал это хорошей идеей. Мы ее предупреждали!
Любопытство заставило меня задержаться возле двери в ожидании хотя бы полунамека, о чем вообще идет речь. Мужчина так и брызгал гневом, слова стремительным потоком лились с его безразмерных губ. Я силилась вспомнить, когда видела кого-то из них в таком возбуждении, и не могла – Джуд всегда шутил, что они наполовину роботы, запрограммированные выполнять работу, затрачивая как можно меньше душевных сил.
– Она предприняла меры предосторожности – еще не все потеряно, – спокойно проговорил Албан. – Так что утверждения, будто женщины, если ими движет любовь, слепы, – полная ерунда. Пойдешь со мной – Джарвин вернется, и я должен ввести его в курс дела. Возможно, ему придется отправиться с группой в Джорджию – разобраться с этим бардаком…
Едва услышав шаги по ту сторону двери, я поняла, что и так уже получила больше информации, чем нужно. Дождавшись, когда со мной поравняется компания детей, направлявшаяся в Атриум, я влилась в эту толпу.
Оглянувшись, я увидела Албана возле двери своего кабинета, окруженного советниками, которые что-то шептали ему в уши. Никто ничего не заметил, но мне казалось, что пока я шла, глаза Албана были прикованы ко мне, словно он не мог выпустить меня из вида.
Прошло несколько часов, но я все еще сидела в Атриуме, по-прежнему ожидая, когда Албан выкроит время запустить меня в чей-то мозг. Только что нарисовался Нико и притащил мне бутерброды. Впрочем, сегодня ни один из нас двоих даже не вспомнил об ужине.