— Странно, — говорит Тарик скорее себе, чем Сетосу.
Его брат искоса смотрит на него; разговаривать во время похоронной процессии было бы проявлением неуважения. Тарик склоняет голову перед притворством — в конце концов, его брат только минуту назад говорил сам — и следит за тем, чтобы оставшиеся мысли держать при себе. Кажется, язык тела Сетоса просит о молчании и о том, чтобы его оставили в покое. Он плохо переносит смерть отца и ничего не хочет слышать о симптомах, от которых страдал отец перед смертью и о том, что некоторые в королевстве, кажется, имеют иммунитет.
У самого Тарика не было времени на скорбь. После смерти короля Кноси он от одного заседания совета спешил к следующему. Его коронация была поспешной и неформальной процедурой, на которую не пригласили ни публику, ни окрестные королевства.
Если бы не Рашиди, он бы рухнул под давлением.
Рашиди продолжает возражать.
— Вы были рождены правителем, — настаивал он.
В это Рашиди искренно верит. Но у Тарика не было времени поправить ближайшего советника отца, который теперь стал его советником. У него даже не было времени для приличного приёма пищи. О чем не преминул громко напомнить ему желудок.
Сетос бросает на него взгляд, словно он сделал это нарочно, словно урчание живота заглушит вопли и рыдания собравшихся вдоль улицы людей, когда колесница проедет мимо.
Он вздыхает. Сетос справляется со страхом при помощи драки. Так было всегда, и, наверное, он ищет причину начать ссору с братом, пусть и королем. Тарик понимает, что, если его брату удастся продержаться на публике, не учиняя скандала, это будет удачей.
Настроение Сетоса склонно колебаться, словно шарнир, и уныние может моментально перемениться в радость, а за унынием почти всегда следует вспышка гнева. Это его единственный недостаток, насколько может сказать Тарик, но иногда этот недостаток может стать бременем. Даже его наставники жалуются. Но отец никогда не держал Сетоса на коротком поводке. Тарик тоже не собирается. И неважно, сколько стонов и воплей он услышит от совета.
Он позволит своему брату скорбеть по своему, при условии, что его сжатый кулак сегодня не приложится к челюсти Тарика.
5
.
СЕПОРА
Путешественник из меня никакой, решаю я, остановившись во второй раз за столько же часов, чтобы растереть ноющие ноги. Мои икры горят, потому что при каждом тяжёлом шаге приходится вытаскивать ноги из песка. Я ничего не ела три дня. Я бы выменяла спекторий, которого хватило бы на постройку одной из легендарных теорийских пирамид, на одно яблоко или кусочек копченого мяса. У меня опять закончилась вода, а это значит, что мне придётся выйти на берег реки Нефари, чтобы наполнить кувшин.
Река похожа на извивающуюся змею, шире в одних местах, уже в других. Она течёт прямо день или два, только чтобы потом начать петлять. Течение в ней сильное, плещущееся на поверхности. Иногда вода коричневая и грязная, а затем снова меняется на ярко-красный. Питьевую воду я беру только, когда она становится прозрачной, и это не означает, что на вкус она лучше.
В Реке Нефари живут Парани — злые существа с плавниками, перепончатыми лапами и человекоподобными лицами, которые предпочитают есть человеческую плоть. Я никогда их не видела, но слышала истории, и эти рассказы как будто из кошмарных снов.
В Серубели родители пугают детей историей о Рагане, мальчике, который отважился плыть по реке в одиночку. Пока его подзуживающие друзья смотрели с берега, он пересекал поток, стараясь не сильно брызгать, потому что боялся привлечь внимание Парани. Но прямо перед тем, как добрался до другого берега, он внезапно исчез с поверхности, как будто его затянули под воду. В считанные минуты два Парани выпрыгнули на берег к кричащим детям и швырнули в них скелет Рагана, который гремя костями, остановился у их ног. Единственной оставшейся плотью была кожа, которая прикрепляла волосы к черепу.
Помня эту историю, я направляюсь с кувшином к реке, испытывая в одно и тоже время страх, я кажусь себе глупой и полной суеверий. В нескольких шагах от кромки воды я оглядываюсь по сторонам и вынимаю из ножен меч. Если Парани захочет застать меня врасплох, тогда я буду готова. С мечом в одной руке и кувшином в другой, я прохожу последние несколько шагов к реке, приседаю, чтобы наполнить кувшин. Вода теплая и вовсе не неприятная, и вся моя сила воли уходит на то, чтобы не выпить воду сразу, как только я собираю достаточно для одного глотка. Тревожно я смотрю на протекающую мимо реку, ища очертания теней под поверхностью или всплески и движения над ней.