– Ну и?..
– Ее ничто не испугало. Она сказала, что привыкла к красному свету и он перестал казаться ей ужасным. Океан не внушил ей страха, а Мегас даже заинтересовал.
– Не могу поверить.
– Придется. Я не лгу.
Инсигна погрузилась в раздумье, потом нерешительно проговорила:
– Что если она уже заразилась?..
– Лихоманкой? Сразу по возвращении я отправил ее на повторное сканирование. Окончательный результат еще не готов, но предварительные данные свидетельствуют, что изменений нет. При лихоманке, даже легкой, рассудок немедленно испытывает заметные и весьма конкретные изменения. Так что Марлена здорова. Однако мне только что пришла в голову интересная мысль. Мы знаем, насколько впечатлительна Марлена, как умеет она замечать всякие подробности. Чувства людей словно перетекают к ней. А обратного ты не замечала? Чтобы ощущения переходили от нее к людям?
– Я не понимаю, что ты хочешь сказать.
– Она видит, когда я чувствую неуверенность или беспокойство, как бы ни пытался я скрыть это. Знает, когда я спокоен и ничего не опасаюсь. А может быть, она сама вызывает во мне неуверенность и легкую тревогу – или же наоборот – приводит в безмятежное настроение? Ее собственные чувства другим не передаются?
Инсигна не отводила от него глаз.
– Это просто безумная мысль, – недоверчиво ответила она.
– Возможно. Но ты не замечала такого у Марлены? Подумай.
– И думать нечего – никогда я не замечала ничего подобного.
– Значит – нет, – пробормотал Генарр. – Скорее всего, так. Впрочем… Она очень хочет, чтобы ты поменьше о ней беспокоилась, но не может этого сделать. Кстати, тебе не кажется, что на Эритро восприимчивость Марлены усилилась? А?
– Да, пожалуй.
– И не только. Здесь твоя дочь научилась предвидеть. Она знает, что обладает иммунитетом к лихоманке. Она уверена, что на Эритро ничто не причинит е вреда. Она смотрела на океан и знала, что самолет не упадет и не утонет. А на Роторе ты ничего не замечала? Разве не была она там неуверенной и робкой, как обычный подросток?
– Да. Конечно.
– А здесь она стала другой. Полностью уверенной в себе. Почему?
– Я не знаю,
– Не влияет ли на нее Эритро? Нет-нет, я имею в виду не лихоманку. Нет ли здесь какого-либо иного эффекта? Совершенно иного? Я скажу тебе, почему спрашиваю об этом. Я сам ощутил его.
– Ощутил… что?
– Какое-то доброе чувство к Эритро. Собственно, эта пустыня никогда меня не пугала. Не хочу сказать, что прежде планета меня отталкивала, что на Эритро мне было неуютно, но любить я ее никогда не любил, А во время нашего путешествия вдруг почувствовал симпатию к планете, чего ни разу не чувствовал за все десять лет пребывания здесь. И я подумал: а что если восхищение Марлены так заразительно, что если она каким-то образом передает мне свое состояние? Или в ее присутствии я так же, как она, ощущаю воздействие Эритро?
– Знаешь что, Сивер, – язвительно сказала Инсигна, – по-моему, тебе тоже следует пройти сканирование.
Тот удивленно поднял брови.
– А ты думаешь, что я не прохожу его? Мы здесь проверяемся периодически. Изменений нет, кроме тех, что вызваны старением.
– А ты проверялся после вашего воздушного путешествия?
– Еще бы. Сразу же. Я не дурак. Окончательные результаты еще не готовы, но, на первый взгляд, изменений нет,
– И что ты собираешься делать дальше?
– Следующий логический шаг: мы с Марленой выйдем из Купола на поверхность Эритро.
– Нет.
– Со всеми предосторожностями. Я там бывал.
– Иди, если хочешь, – упрямо сказала Инсигна, – но без Марлены. Я ее не пущу.
Генарр вздохнул. Он повернулся вместе с креслом к окну и стал вглядываться в красную даль; затем снова посмотрел на Инсигну.
– Там, за стеной, огромный девственный мир, – заговорил он, – ничей мир – у него нет хозяев, кроме нас. Мы можем заселить его и освоить, помня уроки, полученные от собственного неумелого хозяйничанья на родной планете. Мы сделаем его добрым, чистым, достойным. А к здешнему красному свету привыкнем. Мы заполним его земными растениями и животными. Пусть процветают здесь суша и море, пусть качнется новый виток эволюции.
– А лихоманка? Как же она?
– Справимся с ней, и Эритро станет родной для нас.
– Что же, если не принимать во внимание тяготение, жару и некоторые химические составляющие в атмосфере, то и Мегас можно сделать своим домом…
– Эугения, согласись, что с болезнью справиться проще, чем с жарой, гравитацией и химическим составом атмосферы.
– Но ведь лихоманка по-своему смертельна.
– Эугения, я уже говорил тебе, что мы дорожим Марленой, как никем.
– И я ею дорожу.
– Потому что она тебе дочь. А нам она дорога потому, что может сделать то, на что способна только она.
– И что же она будет для вас делать? Читать ваши телодвижения? Фокусы показывать?
– Она убеждена, что обладает иммунитетом к лихоманке. Если это так, то она может научить нас…
– А если не так? Это же просто детская фантазия, ты сам знаешь. Почему ты пытаешься ухватиться за соломинку?
– Вот он вокруг, этот мир, и он мне нужен.
– Ну знаешь, ты прямо как Питт. И ради этого мира ты готов рисковать моей дочерью?
– В истории человечества, случалось, шли на куда больший риск ради менее важной цели.
– Тем хуже для истории. В любом случае решать мне: она моя дочь!
Глубоко опечаленный Генарр негромко сказал: – Эугения, я люблю тебя, и один раз уже потерял тебя. И вдруг вновь этот сон, мечта – еще одна возможность добиться тебя. Но я боюсь, что опять потеряю тебя – уже навсегда. Видишь ли, я обязан сказать: решать не тебе, И не мне. Все решит сама Марлена. А что она решит, то и сделает, И потому, что, быть может, она способна подарить человечеству целый мир, я намереваюсь помогать ей во всем – как бы ты ни возражала. Прошу тебя, примирись с этим, Эугения.
Глава двадцать четвертая
Детектор
Крайл Фишер пораженно разглядывал «Сверхсветовой», который видел впервые. Рядом стояла Тесса Уэндел и улыбалась. Ее лицо выражало законную родительскую гордость.
Корабль был спрятан в огромной пещере за тройным ограждением. Кое-где работали люди, но в основном здесь трудились механизмы – компьютеризованные негуманоидные роботы.
В свое время Фишеру довелось повидать множество космических кораблей – самые разнообразные модели широкого назначения, – но столь нелепого сооружения ему видеть не доводилось.
О том, что это космический корабль, не зная заранее, догадаться было невозможно. Что же сказать? С одной стороны, не стоит сердить попусту Тессу; стоя рядом, она ждала его заключения – естественно, похвалы, – но с другой…
И он негромко произнес:
– А в нем есть какое-то странное изящество… что-то от осы.
При словах «странное изящество» Тесса улыбнулась, и Фишер понял, что угадал слово. Но она вдруг спросила:
– Крайл, а что такое «оса»?
– Это насекомое, – пояснил Крайл. – Ах да, ведь у вас на Аделии нет насекомых…
– Есть, – возразила Уэндел, – только не в таком изобилии…
– Значит, у вас нет ос. Это такие кусачие насекомые, похожие на него… – Он показал на «Сверхсветовой». – У них тоже большая передняя часть, такая же задняя и между ними тонкая перемычка.
– В самом деле? – Уэндел с новым интересом поглядела на «Сверхсветовой». – Найди-ка мне изображение осы. Насекомое может навести меня на какие-то идеи в отношении корабля – или корабль поможет разобраться в природе ос.
– Откуда же ты взяла эту форму, – спросил Фишер, – если никогда не видела осы?