– Доктор Инсигна, эксперимент не закончен. Сейчас неважно, пойдет она или нет. Сначала надо выяснить, что случилось.
– Что вы имеете в виду? – забеспокоилась Инсигна.
– Я хочу сказать, что в тишине, конечно, могут послышаться любые голоса. Однако не исключено, что у Марлены начались некоторые нарушения умственной деятельности.
Инсигна вздрогнула, словно ее ударили.
– Это вы про эритрийскую лихоманку? – спросила Марлена.
– Не совсем, – ответила Д'Обиссон. – На нее ничего не указывает – просто я допускаю такую возможность. Значит, необходимо сканирование, Для твоего же блага.
– Нет, – сказала Марлена,
– Что значит нет? – спросила Д'Обиссон. – Ты должна подчиниться. Мы не можем иначе. Сканирование в таких случаях обязательно.
Марлена задумчиво посмотрела на Д'Обиссон.
– Вам хочется, чтобы я заболела лихоманкой. Вы надеетесь на это.
Д'Обиссон на мгновение застыла, потом сказала дрогнувшим голосом:
– Ну знаете ли, это просто смешно. Как вы смеете утверждать подобное?
Генарр тоже посмотрел на Д'Обиссон.
– Рене: вспомните, что мы говорили вам о Марлене: если она утверждает, что вы хотите видеть в ней больную, значит, так оно и есть – вы чем-то себя выдали. Конечно, если Марлена говорит серьезно, а не от испуга или обиды.
– Серьезно, – подтвердила Марлена, – Она живет этой надеждой.
– Итак, Рене, – холодно произнес Генарр, – что скажете?
– Мне лично понятно, что имеет в виду эта девица. Уже много лет мне не приходилось наблюдать лихоманки. В прежнее время, когда Купол только строился, у меня практически не было подходящих средств для ее изучения. Да, как профессионал я приветствовала бы такую возможность. Изучив заболевшего лихоманкой с помощью новых методов, я, возможно, сумела бы обнаружить причину болезни, найти подходящие лекарства, предложить профилактические меры. Вот вам и причины моих надежд. Чисто профессиональная заинтересованность. Но этой девице, не умеющей читать мысли и не знающей людей, она кажется просто злорадством. Милая моя, уверяю вас, это не так.
– Просто или не просто, – упрямилась Марлена, – но мне вы желаете зла. В этом я не ошибаюсь.
– Ошибаетесь, милочка. Сканирование в таких случаях обязательно, и оно будет проведено.
– Этому не бывать! – Марлена сорвалась на крик. – Вам придется вести меня силой или накачивать снотворными, а тогда результаты окажутся недостоверными.
Дрожащим голосом Инсигна вставила:
– Я не позволю этого, если она против.
– В данном случае не важно, хочет она или нет… – начала Д'Обиссон и пошатнулась, схватившись за живот.
– В чем дело? – без интереса спросил Генарр. И, не дожидаясь, пока Инсигна доведет Д'Обиссон до ближайшей кушетки и уложит ее, обратился к Марлене: – Почему ты не хочешь согласиться на обследование?
– Не хочу. Она скажет, что я заболела.
– Не скажет. Я обещаю. Разве что ты на самом деле больна.
– Я не больна.
– Я уверен в этом, и сканирование подтвердит. Поверь мне, Марлена. Пожалуйста.
Марлена взглянула на Д'Обиссон, потом на Генарра.
– И я смогу снова выйти на Эритро?
– Конечно. Сколько захочешь. Если с тобой все в порядке – а ведь ты в этом не сомневаешься, так ведь?
– Не сомневаюсь.
– Значит, сканирование все покажет.
– Да, но вдруг она скажет, что я не могу выходить?
– Твоя мама?
– И доктор.
– Нет, они не посмеют тебя остановить. А теперь – скажи, что согласна на сканирование.
– Хорошо. Пусть будет так, как она хочет.
Рене Д'Обиссон медленно поднялась с кровати.
Д'Обиссон внимательно разглядывала распечатки с результатами сканирования. Сивер Генарр следил за ней.
– Интересная картинка, – пробормотала Д'Обиссон.
– Это было известно еще давным-давно, – сказал Генарр, – Она – странная девушка. Главное – нет ли перемен?
– Никаких, – ответила Д'Обиссон.
– Вы как будто разочарованы,
– Командир, не будем повторяться. Да, как профессионал я ощущаю известное разочарование. Я предпочла бы новый случай, чтобы изучить его.
– А как вы себя чувствуете?
– Я уже вам сказала…
– Физически, я имею в виду. Такой странный обморок…
– Это был не обморок. Просто нервы. Мне еще не приходилось слышать обвинений в желании видеть кого-то больным. Да еще таких безапелляционных.
– А что же с вами случилось? Живот заболел?
– Возможно. Во всяком случае я ощутила боли в области желудка. И голова тоже кружилась.
– С вами, часто такое случается, Рене?
– Нет, – резко ответила она, – и в нарушении профессиональной этики меня обвиняли не чаще.
– Какая вы, однако, возбудимая. Почему вы приняли эти слова так близко к сердцу?
– Давайте сменим тему разговора. Сканирование не показало никаких перемен. Если прежде она считалась нормальной, значит, нормальна и сейчас.
– Значит, как врач вы считаете, что она может продолжать изучение Эритро?
– Раз с ней ничего не случилось, у меня нет никаких оснований запрещать.
– Итак, вы намереваетесь все забыть и вновь отправить ее туда?
В голосе Д'Обиссон послышалась враждебность.
– Вы знаете, что я недавно встречалась с комиссаром Питтом. – Это был не вопрос.
– Да, знаю, – невозмутимо подтвердил Генарр.
– Он попросил, чтобы я взяла на себя руководство новыми работами по исследованию эритрийской лихоманки, и обещал хорошее финансирование.
– Прекрасная идея. Едва ли он мог найти лучшего руководителя.
– Благодарю вас. Однако командиром вместо вас он меня не назначил. Поэтому вам решать, выходить Марлене Фишер наружу или нет. Свое участие в этом деле я ограничиваю сканированием ее мозга – когда оно потребуется.
– Я намереваюсь разрешить Марлене исследовать Эритро и не чинить ей никаких препятствий. У вас возражений не будет?
– Как врач я уверена, что лихоманки у нее нет, и не стану вас останавливать, но право приказывать принадлежит вам и останется только вашим. И все бумаги вы будете подписывать без меня.
– Но вы не станете оказывать мне противодействие?
– На это у меня нет причин.
Обед закончился, тихо играла музыка. Сивер Генарр, тщательно выбиравший выражения в разговоре с встревоженной Эугенией Инсигной. наконец проговорил:
– Так сказала мне Рене Д'Обиссон, однако во всем этом чувствуется влияние Януса Питта.
Эугения выглядела очень встревоженной.
– Ты действительно так думаешь?
– И ты, наверное, тоже. Януса ты, должно быть, знаешь лучше меня. Плохо. Рене – компетентный врач, умница и человек неплохой, но она честолюбива – как и все мы, впрочем, – и потому ее легко совратить. Она действительно мечтает войти в историю как победительница эритрийской лихоманки.
– И ради этого она хочет рискнуть Марленой?
– Не то чтобы хочет, но она все-таки стремится… Хорошо, в общем, ты права.
– Должен быть другой выход. Посылать Марлену в такое опасное место, экспериментировать с нею как с прибором – это же ужасно.
– Но она так не считает, а уж Питт – тем более. Пусть погибнет один чей-то разум, но человечество приобретет планету, где смогут жить миллионы. Жесткий подход, однако не исключено, что грядущие поколения увидят в Рене суровую героиню и поблагодарят ее за одну жертву, даже за тысячу, если одной не хватит.
– Почему бы и нет, если речь идет не об их разуме.
– Конечно. Люди охотно принимают жертвы от ближних. Уж Питта подобное не смутит. Или ты не согласна со мной?
– Ты о Питте? Полностью согласна, – сказала Инсигна. – Надо же, я столько лет с ним проработала.
– Тогда ты должна знать, что он из всего извлечет мораль. «Наибольшая выгода для наибольшего числа людей», – так он сказал бы. Рене говорила, что виделась с ним на Роторе. Не сомневаюсь: ей он говорил то же самое, что и я тебе, разве что иными словами.
– Ну а что он будет говорить, – с горечью сказала Инсигна, – когда окажется, что Марлена заболела и не удалось ничего выяснить насчет лихоманки? Что он скажет, угробив мою дочь? И что будет говорить эта Рене Д'Обиссон?