Иногда мать спрашивала девочку, чем привлекает ее пустынная, безжизненная планета, но та отмалчивалась. Она и сама не знала. «Просто хочется взглянуть на нее», — был ее всегдашний ответ.
Она разглядывала планету в одиночестве, на обзорной палубе никогда никого не было. Роториане сюда не ходили: это не запрещалось, но почему-то никто не испытывал к Эритро подобного интереса.
Половина планеты была светлой, половина — погружена во мрак. Марлена смутно помнила, что впервые увидела ее диск, сидя у матери на руках. С каждым мгновением планета становилась больше: Ротор медленно приближался к ней.
Действительно ли она это помнила? Впрочем, тогда ей было почти четыре года — могла и запомнить.
Воспоминание это — реальное или придуманное — незаметно сменилось размышлениями о величине планеты. Диаметр Эритро превышал двенадцать тысяч километров — что рядом с ними жалкие восемь? Планета не выглядела такой большой, и Марлена не могла даже представить себе, что стоит на ее поверхности, а вокруг просторная ширь на сотни и даже тысячи километров. Но она знала, что хочет увидеть это, очень хочет.
А вот Ауринела Эритро не интересовала, и Марлену это огорчало. Он говорил, что у него и так есть о чем подумать, например, как получше готовиться к поступлению в колледж: ведь ему уже семнадцать с половиной. А Марлене недавно исполнилось всего пятнадцать. Подумаешь, разница, убеждала она себя, все равно девочки развиваются быстрее.
Должны, по крайней мере. Она с привычным недовольством оглядела себя — ребенок, совсем еще ребенок, все еще коренастая коротышка.
Она вновь перевела взгляд на Эритро, огромную и прекрасную, рдеющую под лучами красного солнца. Это большое небесное тело на самом деле не было планетой. Девочка знала, что перед ней спутник. Спутник громадного Мегаса, который и был настоящей планетой. Правда, на Роторе под этим словом обычно подразумевалась Эритро. Парочка эта, Мегас и Эритро, а с ними и Ротор, кружили вокруг звезды, которая звалась Немезидой.
— Марлена!
Девочка узнала голос Ауринела. В последнее время она все больше помалкивала в его присутствии, и причина этой застенчивости смущала ее. Ей нравилось, как он произносит ее имя. Ауринел делал это правильно. В три слога: Мар-ле-на, слегка раскатывая букву «р». Просто приятно слушать.
Она обернулась и, стараясь не покраснеть, пробормотала:
— Привет, Ауринел.
Он ухмыльнулся:
— Опять на Эритро глазеешь, а?
Марлена не ответила. Конечно же, она была занята именно этим. Все знали, что ее интересует Эритро.
— Как ты здесь оказался?
(Ну скажи, что искал меня, подумала она.)
— Твоя мать послала меня, — ответил Ауринел.
(Ладно.)
— Почему?
— Она сказала, что ты не в духе, а когда ты принимаешься жалеть себя, то поднимаешься сюда. И что я должен увести тебя. Потому что иначе, сказала она, ты станешь еще угрюмее. А почему у тебя плохое настроение?
— Хорошее настроение. А если и не совсем, то не без причины.
— Какой причины? Выкладывай, ты уже не маленькая и должна уметь выражать свои чувства словами.
Марлена подняла бровь.
— Я прекрасно умею разговаривать. А причина простая — я хочу путешествовать.
Ауринел расхохотался.
— Но ты же путешествуешь, Марлена. Ты уже пролетела больше двух световых лет. Во всей истории Солнечной системы никому до нас не удавалось пролететь и части светового года. Никому. Так что нечего кукситься, Марлена Инсигна Фишер, галактическая путешественница.
Марлена едва сдержалась, чтобы не хихикнуть. Инсигна — это девичья фамилия ее матери. Прежде, когда Ауринел, дурачась, называл ее полным именем, он отдавал честь и корчил уморительную гримасу, но такого не случалось уже давно. Наверное, потому, подумала она, что он уже считает себя взрослым и отрабатывает достойные манеры.
— Я не помню путешествия, — ответила она. — И ты это знаешь. А раз так, значит, и нечего было запоминать. Просто мы здесь, в двух световых годах от Солнечной системы, и никогда не вернемся назад.
— А ты откуда знаешь?
— Да ну тебя, Ауринел. Неужели ты хоть раз слышал, чтобы кто-нибудь говорил о возвращении?
— Ну и что? Земля — мирок людный, всю Солнечную систему тоже обжили, повсюду теперь тесновато. И нам лучше здесь, потому что мы хозяева всему, что видит глаз.
— Какие хозяева? Мы целую вечность пялимся на Эритро, но почему-то не торопимся спускаться, чтобы стать ее истинными хозяевами.