— Даже если их не предупредить, — проговорила Марлена, робко напоминая матери общеизвестную астрономическую истину, — они сами все обнаружат. Иначе не может быть. Немезида приблизится, ее заметят, и, когда в направлении ее движения уже нельзя будет ошибиться, люди сумеют определить траекторию с куда большей точностью.
— Но тогда времени на подготовку к бегству останется гораздо меньше.
Поглядев на носки своих туфель, Марлена проговорила:
— Мама, не сердись на меня. Но мне кажется, ты не будешь рада, даже если все люди сумеют спастись. Что-то тут не то. Пожалуйста, скажи мне, в чем дело.
— Мне бы не хотелось, чтобы все покинули Землю, — ответила Инсигна, — пусть даже все пойдет по плану, и у них хватит времени, и обойдется без несчастных случаев — мне все равно не нравится эта мысль. Я не хочу, чтобы люди покинули Землю.
— А если это неизбежно?
— Пусть. Можно склонить голову перед судьбой, но мне не нравится такая перспектива.
— Значит, ты чувствуешь, что привязана к Земле? Ты, кажется, училась там, не так ли?
— Я завершала там дипломную работу. Земля не понравилась мне, но это ровным счетом ничего не значит. Это родина человечества. Ты понимаешь, что я имею в виду, Марлена? Как бы я к ней ни относилась, она останется миром, где жизнь просуществовала целую вечность. Для меня Земля не планета — а идея, абстракция. И я хочу, чтобы она жила ради того, что было. Не знаю, поняла ли ты меня.
— Отец был землянином, — сказала Марлена.
Инсигна поджала губы.
— Да, был.
— И он вернулся на Землю.
— Судя по регистрационным записям, он поступил именно так. Во всяком случае я в этом не сомневаюсь.
— Значит, я наполовину землянка. Да?
Инсигна нахмурилась.
— Все мы земляне, Марлена. Мои предки жили на Земле. И прабабка моя родилась там же. Все здесь — порождение Земли. И не только люди. Каждый кусочек жизни в любом из поселений — от вируса до дерева — с Земли.
— Но только люди сознают это. И некоторые — лучше остальных. Ведь ты до сих пор вспоминаешь об отце? — Заглянув Инсигне в глаза, Марлена вздрогнула. — Это не мое дело. Но ведь ты сама хочешь рассказать мне.
— Да, у меня было такое желание — но я не могу руководствоваться чувствами. В конце концов, ты и его дочь. Да, я до сих пор вспоминаю о нем. — Инсигна пожала плечами. — А о чем ты вспоминаешь, Марлена?
— Мне не о чем вспоминать. Я забыла его. Я даже никогда не видела его голограммы.
— Но ведь дело не в… — Инсигна осеклась.
— Знаешь, когда я была поменьше, меня удивляло, почему во время Исхода одни отцы оставались со своими детьми, а другие — нет. И я решила, что те, кто оставил Ротор, не любили своих детей и мой отец тоже не любил меня.
Инсигна взглянула на дочь.
— Ты никогда не говорила мне об этом.
— Я так думала, когда была маленькой. А потом стала старше и поняла, что все гораздо сложнее.
— Ты не должна была так думать. Это неправда. И я немедленно переубедила бы тебя, если бы имела хоть малейшее представление…
— Мама, я понимаю, ты не любишь разговаривать о том времени.
— Пришлось бы, знай я только о твоей идее, — но, увы, я не умею читать на твоем лице, как ты на моем. Он любил тебя. И взял бы с собой, если бы я согласилась. Вы разлучились по моей вине.
— Он тоже виноват. Он должен был остаться.
— Должен — но теперь, когда столько лет прошло, я понимаю его лучше, чем прежде. В конце концов, я оставалась дома — мой мир всегда был со мной. И здесь, за два световых года от Земли, я тоже дома, на Роторе, где родилась. Твой отец был другим. Он родился на Земле. И я думаю, он не смог примириться с мыслью о том, что ему придется навсегда оставить родную планету. Мне не нравится Земля. Но сердца миллиардов людей могут разорваться от тоски по ней.
Они помолчали, потом Марлена сказала:
— Интересно, что он делает сейчас на Земле?..
— Трудно сказать. Двадцать триллионов километров — путь неблизкий, и четырнадцать лет — это очень долго.
— Как ты думаешь, он жив?
— Даже этого мы с тобой не можем знать, — отозвалась Инсигна. — Жизнь человека на Земле весьма быстролетна… — И, словно вдруг осознав, что разговаривает не сама с собой, продолжила: — Я уверена, что он жив. Когда мы расставались, здоровье у него было хоть куда, и вообще ему еще нет пятидесяти. — И тихо спросила: — Тебе его не хватает, Марлена?
Та покачала головой.
— Как может не хватать того, чего у тебя никогда не было?
«Он был у тебя, мама, — подумала она, — и тебе-то его и не хватает».