Я поднялся и пошел к дивану. Поднял с пола папку Гуты и еще раз просмотрел фотографии с места происшествия. Лицо трупа окровавлено, черты не разобрать. В акте вскрытия трупа Лизиной матери указано, что смерть наступила от открытой черепно-мозговой травмы. Лицо вполне могло быть и неузнаваемо. А волосы... Цвет одинаков у многих. Я вот свои волосы, окажись они на чужой голове, тоже не опознаю. Еще раз сравнил прижизненную фотографию Анны из папки Гуты и имеющиеся у меня снимки призрака. Да, сходство бесспорное, за исключением бледности. Впрочем, призраку и не положено быть румяным. Эксгумация ответила бы на все вопросы, но сделать ее в рамках частного расследования было невозможно. Возбудить уголовное дело по факту обнаружения призрака было не менее утопично. Как не крути, я был крайне стеснен в возможностях. Поэтому, вспомнив общий курс следственной работы, я взял ручку, чистый лист, и написал все версии, которые нуждались в проработке. К моему удивлению, план действий оказался не таким уж и длинным. Установить, как выглядело лицо Анны на момент похорон, запросить данные о судимости Ильи Капачинского, разыскать и опросить бывших жильцов двух сгоревших домов, узнать, состоит ли на учете у психиатра сумасшедшая бабушка, и пошарить на предмет родственных связей «призрака». Огорчало то, что все действия достаточно трудоемки. Со слов Инны призрак начинал бродить возле будущей жертвы за три – четыре дня до убийства. И она уже появлялась у моего подъезда. Так что временем я не располагал. Хотя… Я предупрежден, а значит вооружен. Буду осторожнее. Естественно, разумнее было бы съехать куда-нибудь. Но перебраться мне было некуда, отпускные я еще не получил, да и расследование требовало моего присутствия в квартире.
Я одним глотком допил оставшееся пиво и почувствовал, что меня крепенько развезло. Да и немудрено, на фоне вторых суток без сна, и, практически, суточного голодания. Стянул с себя одежду, швырнув ее на пол, и повалился на диван лицом вниз.
Глава 4
Сон уже начал медленно укачивать меня, когда в подъезде что-то прогрохотало. Я вскочил, прислушиваясь. Грохнуло наверху, надо мной, затем раздался мужской крик, топот по лестнице, и стук входной двери подъезда. Затем все на мгновение стихло, и тишину прорезал пронзительный детский визг. Я кинулся к окну, посмотрел вниз и как был, в трусах, выскочил во двор. Шагах в десяти от порога лежал, лицом вниз, Илья. Стоявшая рядом с ним на коленях Лиза трясла его за плечо и громко кричала. Я оглянулся в сторону дома и открытые до сих пор окна стали, как по команде, захлопываться. Никто, кроме меня, на детский крик не вышел.
Илья не шевелился. В слабом свете лампочки, что висела над входной дверью, была отчетливо видна кровь на его затылке. Я опустился на колени рядом с Лизой, с усилием перевернул тушу ее отца, пошарил по его шее, отыскивая сонную артерию. Биение пульса указывало, что Илья жив. Да и сам он вскоре зашевелился и с трудом открыл глаза. Лиза, счастливо всхлипнув, прижалась к отцовской груди и тот слабо ее приобнял.