Пока я бежал к дому Чейза Крамера, я натолкнулся на десятки разных требований, некоторые из них были и вовсе абсурдны: Требуем освободить барона Кобальта! Долой тиранию! Распустить совет! Эти безумные таблички гнали пинками, но они разрастались с удвоенной силой и говорили о себе в несколько раз громче.
Когда я подошёл к дому с 43 номером, мне окончательно промыли голову сотни различных крикунов. Данные ораторы легко отслеживали настроение народных масс и транслировали его своим охрипшим голосом, оплёвывая первые ряды, как бульдоги. Собаки с особым энтузиазмом подзывали к себе прохожих, тыкая в них длинным, скрюченным пальцем, и я часто становился предметом их странного желания найти собрата по духу.
Раньше я никогда не замечал, как люди ждут перемен. Толпы идут на огромные риски и убытки... и ради чего? Всеобщий сбор идиотов, настоящих глупцов. Что взбрело этим дуракам в их набитые сеном головы? Перемены — шиш, их скорее повесят на всеобщее обозрение и поглумятся во сласть, тыкая в подвешенный труп палкой. Не будет свободы!.. Я не верю. Отказываюсь верить в нищих, тупых как кайло людей, что не могут даже перемножать двухзначные числа.
Город стал одним опасным безумцем и с ним надо поскорее заканчивать. Скоро герцог введёт дополнительные войска и комендантский час. Борцам за свободу несдобровать, им утрамбуют голову в землю, а их детям пришлют грустную записку...
— Крамер, Открывай! — я забыл о правилах хорошего тона и начал лупить по двери, рьяно желая, чтобы она напрочь вылетела. — Немедленно открой! — Я бил, избивал ни в чём не повинную дверь и был нем к её скрипучим, визжащим просьбам. Так бы и рубил её кулаком, если бы она вдруг не открылась и не ударила меня по голове.
Бам! От удара по лбу я свалился на ступеньки.
— Что вам нужно? — вышедший на порог человек был явно не Чейзом Крамером. Какой из него Крамер, он даже не вышел на работу, негодник, и вместо этого пролёживал жирные смолянистые бока, растил колючую мерзкую щетину и пил, жертвуя сном и здоровым видом.
— Убирайтесь! Пошли прочь! — обнаглевший деревенщик пнул меня под ногу. — Валите, мистер детектив! Или вы пришли за оплатой? — какая едкая и противная ирония. — Тогда извиняюсь, как я мог забыть об оплате, нищий батрак с сталелитейного завода Ан-Рока, как я только посмел покуситься на вашу оплату! — Чейз рыдал. Разбитая ваза, порванный веник, топор без лезвия, абсолютно никчёмный и ненужный, жалкий настолько, насколько можно себе представить.
— Вот ваши деньги! — не успел я и отряхнуться, как в меня полетели мелкие монеты, коими не оплатить даже мой вечер, не то что полнедели работы. — Вы справились на отлично, все улицы сталелитейного ликуют! Слышите?.. — я прекрасно слышал галдёж людей и их тоскливые, рыдающие стенания. — Вот он, плод вашего интеллектуального труда, неподвластного простым смертным. Вот ваши старания! Все они там, рядом с полицией, ищут детей, которых никогда не вернут... идите прочь. Пошли вон, вам говорят! — Чейз попробовал столкнуть меня с порога, но вместо этого я сам напряг все свои мускулы и одним резким движением впечатал его в коридор, сдвинув коврик. Мясная туша повалилась на пол, запутавшись в собственных ногах.
— Что ты несёшь! — не давая Чейзу встать, я хищно налетел на него, придавил весом, и начал сыпать обидные пощёчины. Не отрезвляющие, а такие, какие могут лишить сознания лишь одним своим хлестким звуком. -Хватит скулить! — я вмазал по жирной щеке и ладони стало нестерпимо больно. — Ты отец или тесто для пирогов? Немедленно перестань!
— А вот и не перестану! — Каким-то образом Чейз сумел вывернуться и ответить мне оплеухой. Я свалился куда-то вбок, к стене с вздутыми от воды обоями. Там толстяк меня и прижал, удачно загнав в угол. — Я вам покажу, как брать чужие деньги и ничего не делать! — рабочий пнул меня коленом под дых. Я не остался в долгу и, прерывисто дыша, врезал локтем под это же колено. Нога хозяина дома вмиг согнулась в острый угол.
— Гадёныш, из-за этого дела я лишился всего, что у меня было! — я неловко сжал пальцы в кулак и выстрелил коротким ударом. Суставы костяшек подозрительно хрустнули.
Чейз тяжело распрямился и вновь оттолкнул меня к стене. По счастливой случайности он сумел выбить моё плечо.
— Я ходил к вам каждый день и даже не мог застать вас дома! Зато прекрасно видел, как вы пили в баре!
Я не стал мелочиться и ударил Чейза в носяру. Свин откатился назад и, налетев на вешалку с одеждой, опрокинул ту на пол. Двери были открыты, поэтому немногочисленных зеваки с нескрываемым интересом глядели на нас.
— Не тебе меня упрекать, слизняк! — я хотел врезать по челюсти, но промазал и упал в дружеские объятия волосатой груди.
— Жалкий алкоголик! — кабан стал на дыбы и отбил мне печёнку. Чудом я удержался от технического поражения и прихватил жирную ляшку, чтобы опрокинуть соперника на пол и дожать сверху.
— Бесхарактерный остолоп! — теперь мы валялись на полу и мяли друг другу одежду. Я растягивал Чейзу старый халат, а он мою новую бурую куртку. — На моего товарища, а я ничего не смог сделать! Нужны мне твои проблемы, у меня своих по горло! — я зачастил с пропусками ударов и схватил лишний по корпусу. От ноющей и стремительно нарастающей боли заслезились глаза.
— Врёте вы всё, у вас нет друзей! — из последних сил я поднял роковой локоть и вмазал им по черепушке Чейза. Негодяй оказался поверженным и обессиленно свалился на стянутый в несколько слоёв ковёр.
— Это была Маппи. Вы наверняка видели её около моего дома, блондинка. — Крамер почти не подавал признаков жизни и узнать об обратном можно было только с помощью его вздымающегося от сбитого дыхания халата.
— Правда?.. На девушку напали? — запыханные, выдохшиеся и вспотевшие, мы ненадолго остановились. — Вы наказали преступников? — как будто это для него так важно.
— Нет. — сказал я, постаравшись вложить в одно единственное слово всю серьёзность. Не знаю, удалось ли мне скрыть стыд.
— Слабак. — выпалил противник, случайно плюнув мне в лицо. Эта неприятная капля его даже порадовала — он ждал новой драки. К его разочарованию, я уже потратил свой неприкосновенный запас злости на сломленных людей.
— Вы правы. Я слабак. — от неожиданности Крамер знатно стушевался и даже отпустил мою измятую куртку.
Вот смех — моему недавнему сопернику стало совестно, хотя вина за драку лежит на мне.
— Извините... не стоило мне так говорить... ох! — Чейз с смущеньем запахнул халат и, встав с пола, сразу же прикрыл дверь. — Безумие, какое безумие... я дерусь со своим детективом.
— У вас есть на то причины. — как ни в чём не бывало, я поднялся с коврика, поправил куртку и, отряхнувшись, зашёл в гостиную к старому цветку. Он всё так же не вырос. — Есть закурить?
— Конечно. — по неизвестным причинам меня тянет к сигарете только в доме Крамеров. Наверное, в этих стенах особая табачная аура.
Чейз притащил дешёвые, дурно пахнущие сигареты. Я с удовольствием сделал затяжку и выпустил проедающий лёгкие дым. Как приятно медленно убивать себя противными сигаретами и чувствовать их горечь на губах! В мерзком курении бумажных папирос безусловно есть романтика. В конце концов, сама романтика и состоит из медленной смерти. Она для него горит, а он для неё умирает. Что может быть поэтичнее смерти и духовного разложения, тлена и праха, сдобренного неудавшимися мечтами?
Два холостяка вмиг заполнили пространство белым маревом.
— Когда у меня родилась Дженни, я бросил курить. Когда она ушла из дома, я снова начал. Настоящее кольцевая композиция. — мужчина усмехнулся.
— Да, похоже на то. — я немного посмеялся. Иногда надо криво улыбнуться, а то и жить не хочется. Что это, спрашивается, за жизнь — без самообмана и лицемерной улыбки.
После хорошего удара Чейза голова жутко болела. Действие цистгана быстро ослабевало. Мне хотелось ещё, но я старался сдерживать желание достать обезболивающее и вместо этого болтал чуть ли ни о погоде, оттягивая самый важный момент беседы: