— Ну?
— Да нет, ничего… Просто хотелось бы еще немножечко пожить.
— Это ты в каком смысле?
— Да в таком, что они сейчас еще по стакану вмажут, и им… что ты, что я… что мать родная. А ты его за шкирку, да еще и дубинкой по балде. Это сейчас утро. А если б вечером?
— Да ла-адно тебе, — подал голос с заднего сиденья второй сержант. — У нас, чай, автоматы. Что… скажешь, не отобьемся?
— Вот я и говорю, — водителю все-таки удалось запустить двигатель. — Так и будем между собой воевать. Я этого в Чечне нахлебался. Хватит.
— И чего?
— Да ничего. В лицо, говорю, надо бы их запомнить. И знать, что свои. Чтоб под пули понапрасну не соваться.
— Кто ж знал-то. Такие хари…
— Ага, на свою посмотри.
— Ну и что? У меня братан неделю назад с зоны откинулся. Имею право.
— Ладно… поехали.
Милицейский автомобиль, изрыгнув из-под днища клубы черного дыма, взревел и тронулся.
Поднявшись по ступеням крыльца, старший лейтенант Юрий Страхов безуспешно тянул входную дверь управления на себя. Дверь не поддавалась.
— Слушай, — обернулся он к догнавшему его Лобову. — А чего это заперто? Может, случилось чего? Может, упразднили нашу «управу»?
— Это вряд ли, — толкнул Витя дверь внутрь. — Как же без нас? А кто же за порядком в районе наблюдать станет? Давай, заходи…
Они вошли в вестибюль и невольно остановились.
Майор Висюльцев производил запоздалый развод нарядов ППС. И это надо было видеть. И слышать.
— Малахов! — Висюльцев обернулся к молоденькому милиционеру, который старательно надраивал сапоги. — От вас же сейчас за версту гуталином[43] разить будет! И что граждане о нас подумают?
— Что? — распрямился Малахов.
— Да черт знает что они о нас думать будут. Что мы, например… ну, это ладно. Короче говоря, сапоги нужно чистить с вечера. Чтобы утром уже надевать их на свежую голову. Это ясно?
— Есть! — дембельнувшийся пару месяцев назад пехотный солдатик Малахов отложил сапожную щетку и встал в строй.
— Носочки, носочки! — заметив Лобова со Страховым, начальник дежурной части майор Висюльцев покосился на них боковым зрением и, расправив плечи, дыша невыносимой для всякого живого существа смесью запахов лука и розового вермута, выпятил грудь. — Носочки сапог равняем по половой щели!
Привалившийся плечом к стенке Страхов незаметно показал ему оттопыренный большой палец, дескать — «Йес! Все как надо!»
Витя Лобов, удерживая Страхова от сползания на пол, держал товарища под руку и наблюдал происходящее с привычным любопытством.
— Подтянуть надо некоторым ремни, — ходили вдоль строя Висюльцев, — в адрес которых показываю. Вот… форма прилегла к телу, а из вас уже проглядывают настоящие бойцы. И… это… Грушевский, застегните ширинку! Вы что, испугать меня хотите? Так меня не напугаешь, я это уже видел. И вообще…
Лобов и Страхов, поднявшись на свой этаж, доковыляли до кабинета и открыли дверь.
В кабинете за столом, обхватив голову руками и тупо глядя в столешницу сидел Моргулис. Сидящий напротив него какой-то хмырь, но блатному складывая губы бантиком и раскидывая пальцы веером, что-то ему втолковывал.
— Работает Колян, — уважительно констатировал Лобов и прикрыл дверь. — Мы мешать ему не будем. Пойдем, щас тут чего-нибудь еще найдем…
А чего, собственно искать-то? Соседний кабинет был не заперт и пуст.
— Во! — Витя деловито пропустил Страхова вперед. — Заходи, Юрик. Чинить сейчас тебя буду.
Страхов покорно зашел в кабинет и тяжело опустился на стоящий возле стола табурет.
Лобов поставил на стол канистру, вынул из кармана раскладной походный стаканчик, встряхнув, раскрыл его и отвинтил пробку с канистры с самогоном.
— Слушай, — болезненно сглотнул Страхов. — Без закуси может и не пойти…
— А эва? — Витя вынул из кармана большой пучок зеленого лука. — Это что, не закусь, ты считаешь, по-твоему?
Надобно заметить, что теща старшего лейтенанта Виктора Лобова выращивала в ящичках на балконе целую плантацию всевозможных пищевых трав. И были в их ряду ящички с зеленым луком.
Конечно же, Витю к ним никто не допускал. Но ведь… если очень хочется, то… что? Правильно. Строго в соответствии с навыками оперативной работы, засунув маникюрные ножницы своей жены под ремень, Витя тайком выползал иным утром на балкон и состригал сочные темно-зеленые перья растительного пищевого продукта. Может возникнуть вопрос: «Для себя ли он старался?» А ответ уже и готов — нет, не для себя! Каждый раз, вынося из дому канистру с «продуктом», предназначенным для дегустации, он думал — а чем его товарищи закусывать станут? Вот и рисковал. А ведь теща, застукав его за таким вот делом, не то что из дому выгнать — она ведь и бритвой по глазам полоснуть могла. Но Витя, не зная страху, из разу в раз эти самые перья лука состригал и состригал. И таскал вместе с канистрой самогону на службу. А как иначе? Не, ну а как? Тем более что в тот самый день, когда тесть выгонял очередную экспериментальную порцию «продукта» и часть его выдавал Виктору для того, чтобы Витькин коллектив высказал свое мнение по этому поводу, сам он (тесть) потреблял «продукт» настолько отчаянно, что… не то чтобы высаженный в ящички лук, а и… вообще все в доме подвергалось насилию и разрушению.
43
Гуталин