Широкий прямой коридор так и был разделен по всей своей длине глухой стенкой, что было совершенно странно и недоступно для понимания проживающим в квартире советским гражданам, но было совершенно логично для дореволюционных «нумеров» (зачем тебе, уединяясь в комнате с барышней или выходя из оного «нумера», светить свою физиономию тому кто с той же целью открывает дверь комнаты, находящейся в этом же коридоре напротив?). Так же в квартире сохранились четыре небольшие ванные комнаты и шесть туалетов.
Более того, на каждой двери сохранились овальные латунные бляхи, на которых был обозначен номер каждой комнаты.
Казалось бы, зачем проживающим в этой коммуналке советским гражданам иметь на своих дверях эти бляхи? Почему их не снять? Но никто их не отколупывал. Почему? Автор вынужден признаться, что ровным счетом ничего по этому поводу сказать читателю не может, ибо совершенно теряется в догадках.
Нужно ли говорить о том, что когда власть переменилась в обратную сторону, то… исходя из логики вещей, помещение вернулось к исполнению тех функций, для которых и было изначально предназначено? Определенные заинтересованные люди расселили коммуналку, приобрели квартиру в собственность, произвели необходимый косметический ремонт, и все вернулось «на круги своя».
Вот сюда и шел Забота.
О существовании этого борделя он знал достаточно давно, но появлялся здесь не часто. И тому были причины. Конечно, будь его воля, так он бы вообще здесь поселился, это понятно. Но он прекрасно осознавал, что за самим фактом существования этого не сильно шикарного, но зато обладающего бешеной проходимостью и, следовательно, соответствующей рентабельностью заведения стоят люди очень непростые. Кто именно, он даже и знать не хотел. Очень ему нужны приключения на свою задницу? По, завалившись сюда однажды по пьяни (с наколки одного из «барабанов»), Забота засветил хозяйке заведения свою ксиву, повел длинным носом туда-сюда и решил — пусть будет! И стал время от времени захаживать.
Само собой разумеется, что хозяйке по имени Фаина (конечно же, настоящей владелицей заведения она не являлась, а исполняла роль… административно-управленческую, скажем так) его появления, пусть даже и весьма редкие, особой радости не доставляли. Судите сами — являлся Забота каждый раз пьяным в дупель, размахивал удостоверением, требовал девочек и лез со слюнявыми поцелуями к самой Фаине (весьма крупной рыжеволосой женщине почтенного возраста, с бюстом, размеры которого просто не укладывались в голове), невыносимо фальшиво горланя при этом строки чувственного романса «Дышала ночь восторгом сладострастья». Ну? Кому это в радость?
Кого-нибудь другого просто выкинули бы, конечно, за порог в течение шести секунд. Или бы даже и вовсе на порог не пустили. Служба охраны в заведении, разумеется, присутствовала. Но кому охота ссориться с ментом из уголовки? Кто его знает… Мал клоп, да вонюч. Тем более что Забота не вредничал, а был как-то даже по-домашнему забавен.
Фаина, отворачиваясь и отводя ладонью от своего лица его влажные жадные губы, каждый раз говорила ему с каким-то не существующим в природе акцентом:
— Вова, ти у мене доиграиссе. Я тибе тошно гавару, доиграиссе ти у мене…
— Дышала ночь восто-оргом сладострастья! — то широко взмахивая своей зеленой шляпой, то прижимая ее к груди и бухаясь на одно колено, пронзительным козлетоном выводил Забота.
— Жрат хочищ, — матерински констатировала Фаина.
— А еще водки и девочек, — смиренно потупив взор, формулировал свои мечты Забота.
— Найдем.
Капитана Заботина отводили в одну из крохотных комнаток, в которой он, выпив стакан водки и впервые за несколько дней поев горячей еды, моментально засыпал, уронив голову на стол. Его аккуратно перекладывали на узкую кровать, где он благополучно и спал до самого утра. Утром Фаина сама будила его ровно в восемь, чтобы он успел позавтракать и не опоздал на службу.
Мучающийся похмельем Забота был тих, робок и ни в чем не уверен.
— Фаина, — смущенно спрашивал он. — А как я вчера здесь оказался-то?
— Апят пришел, — пожимала она плечами и ставила перед ним сто грамм водки и яичницу.