— О, понимаю. Конечно. Но вы уверены, что вам не угрожает опасность?
— Угрожает… — тихо сказал Кир, — В обществе идиотов я глупею, — к счастью, он сидел достаточно далеко от Фомы и тот его не услышал.
— Никакой опасности, — заверил Марк, — Я контролирую ситуацию.
Фома вдруг прищурился, в глазах скакнула хитринка.
— Argumentum ad rem, не так ли?
— Argumentum ad rem — повторил Марк, но без улыбки.
— Тогда не буду вам мешать. Если я вам понадоблюсь, кликните любого из моих людей, как правило они знают, где я. Удачной работы, господа.
Он развернулся и скрылся между штабелей. Мы втроем остались наедине с сервами. В наступившей тишине стало еще страшнее, чем раньше.
— Что это значит? — спросила я у Марка лишь бы нарушить тишину, — Я имею в виду — Argumentum ad rem. «Аргумент к делу»? Звучит достаточно бессмысленно.
— Это ерунда, — рассеяно сказал Марк, — Старая поговорка. Слышал когда-то от Христо.
— Эй, вы! — крикнул Кир, — Когда я говорил, что присутствующие мне не нужны, я подразумевал всех присутствующих.
— И нас?
— Проваливайте!
— Кир…
— Сейчас же.
Кир впал в транс. Сперва он просто сидел на полу, скрестив ноги и сжав руки в замок на уровне пупка. Потом дыхание его стало ускоряться, глазные яблоки под тонкими веками заметались. Мгновенье — и он замер, как статуя, высеченная из розового мрамора. Крошечный человек, сидящий перед стальной статуей. Холодный, как сам металл.
Несколько минут мы смотрели, как Кир работает. Конечно, со стороны не было заметно ровным счетом ничего, но смотреть на неподвижных сервов было жутковато, а больше смотреть здесь было не на что.
— Ты что-то понял? — спросила я Марка наконец, — Он сбил меня с толку.
— И меня, — признался Марк, — Я повторил все то, что обычно говорил он. Ну, про церебрус и агрессию… Почти слово в слово! По-моему, звучало достаточно убедительно.
— Более чем, — заверила я.
— Кир сотню раз говорил о том, что домашний серв не способен причинить вред — и на тебе, какая-то Контр-Ата…
— Борей, — напомнила я, — Он сказал, что это может быть Борей.
— Еще лучше.
— Может, дело в том, что сервы из Ниххонии?
— Не знаю. Таис, вам попадались ниххонские сервы раньше?
Я напрягла память. В последние несколько месяцев ниххонские сервы мне не попадались, равно как и никакие другие сервы, если не считать старого доброго Буца, нашего ржавого привратника.
— Вроде бы нет. Полагаете, их церебрус может быть устроен иначе?
— Почему бы и нет?
— Не знаю. К сожалению, я, как и вы, ни черта не понимаю в чародействе. Но мне показалось, что Кир весьма серьезен.
— Это правда, — признал Марк, — Он вел себя так, словно был… кхм… напуган, что ли.
— Не заметила чтоб он чего-то боялся. Напротив, он не захотел чтоб его охраняли. Напуганные люди так себя не ведут.
— Ну, это-то просто от вредности. Но я знаю его много лет и мне показалось сейчас, что он чего-то до чертиков испугался.
— Кто знает… — я вспомнила взгляд Кира, ледяной и немигающий, — В любом случае, до тех пор, пока Кир не очнется, мы ничего не узнаем. Пошли?
Марк помотал головой.
— Я побуду здесь.
— Но ведь он действительно может сидеть так целые сутки. В прошлый раз на серва у него ушло больше часа, если он будет проверять каждого из девяти…
— Ничего. Идите, Таис, — он улыбнулся мне, — Походите по городу, пообедайте, наконец. А я посижу здесь и посмотрю чтоб с ним ничего не случилось. Просто на всякий. Ну, так…
Марк смущенно улыбнулся.
— Вы ведь всегда его так прикрываете, да? — спросила я, — Каждый раз, когда он лезет куда ни попадя, вы стоите рядом и стережете его, верно?
Марк смутился еще больше.
— Да, я прикрываю его задницу. Это уже стало привычкой. Идите, Таис. Возвращайтесь вечером. Когда еще побываем в Тарсусе, верно?..
— Ну тогда до вечера!
Я повернулась и пошла между штабелями в ту сторону, где было светлее. За моей спиной осталось одиннадцать неподвижных фигур.
Когда я возвращалась, уже давно стемнело. Зажигали фонари — вдоль улиц протянулись вереницы тусклых алых искр — как пунктиры, указывающие направление внутри засыпающего каменного лабиринта. Много пунктиров, много направлений. Я долго бродила по городу, сворачивая с улочки на улочку безо всякой цели.
Ходить одной по чужому городу очень тяжело. Кажешься себе чужеродной крошкой, попавшей в жернова большого и непонятного тебе механизма. Проскакиваешь между шестернями, пружинами, маятниками… Между деталями, у каждой из которых есть своя работа, которые притерлись друг к другу за многие десятки лет — проскакиваешь и продолжаешь ощущать себя чужой.