— Нужна помощь? — спросил Джексон, пока я расставлял свечки по гостиной.
— Нет.
— Я могу зажечь их за тебя.
— Я сам могу.
Он вздохнул, но больше ничего не сказал. Вместо этого он сел на один конец дивана и наблюдал, как я поджигаю фитили. В комнате потемнело, когда завыл ветер, и дождь и град били по крыше и окнам, но свечи обеспечивали уютное освещение.
— Так уютнее, — сказал Джексон, когда я сел в кресло, как можно дальше от него.
Я не был глупым; я никак не мог рисковать и садиться ближе к нему. Я по-прежнему был чертовски зол. Даже после стольких лет. Я думал, что преодолел это. Принял, оставил позади. Но когда я увидел его снова, вернулась каждая унция боли и стыда, которую я чувствовал тогда, что разозлило меня, потому что значило, что я по-прежнему сломан. И это всё была его чёртова вина.
А потом он будет говорить, что просто должен был увидеть меня? Что даже не знает, почему? Как я должен был это воспринимать? Он сказал мне, что при любых обстоятельствах больше никогда не хочет видеть меня снова. Но он пришёл не только в «Аргос», но и в мой чёртов дом. Всё вышло практически слишком идеально, он приехал сюда, застрял в четырёх стенах, но, конечно же, думать, что Джексон каким-то образом всё это подстроил, было нелепо. Это была случайность, хоть на задворках своих мыслей я слышал, как Шоу говорит мне, что случайностей не бывает.
Иди к чёрту, Шоу.
— Итак, если мы не можем разговаривать, есть какие-то другие идеи? Шашки… шарады… хочешь проиграть в карты? — улыбнулся Джексон, пытаясь задразнить меня в поток разговора.
Но у меня была другая идея, которая потребует чего-то, что поможет вынести мне всё, что я при этом узнаю, так что я пошёл на кухню за парой бутылок пива и передал одну Джексону, прежде чем упасть обратно в кресло.
Сделав большой глоток холодного напитка, я вытянул ноги перед собой и скрестил их в лодыжках, устраиваясь как можно удобнее для того, что будет дальше. Небрежно храбрился.
— Ты хочешь поговорить? Так говори.
Глаза Джексона расширились, будто это было последнее, что он ожидал от меня услышать. Но он, должно быть, знал, что у него есть только маленький промежуток времени, чтобы сказать то, что собирался, потому что колебаться он не стал.
— Прости, Лукас. Я был трусом и в ту ночь должен был сказать тебе, что происходит, но… — он искал слова. — Я не хотел тебя вмешивать.
Я потянул за этикетку на пиве.
— Ты не хотел меня вмешивать…
— Ещё больше, чем ты уже был впутан.
— Этот выбор должен был делать не ты, разве нет?
Джексон нахмурился и прокатил бутылку между ладоней.
— Полагаю, нет. Я просто знал, как будет вести себя мой отец, и было легче…
— Уйти посреди ночи, не попрощавшись. Верно.
— Ты имеешь все права расстраиваться.
— Да, имею.
— Прости, если причинил тебе боль.
Сжав губы, я кивнул и глотнул пива. Он только едва задел верхушку айсберга, и я ждал, что он продолжит извинения, но он только сидел и чего-то ждал. Свет свечи бросал блики на его лицо, тени углубляли его точёные скулы и сильную челюсть. Я задумался, как много раз за день могу проклясть его за то, что он такой чертовски красивый.
— Это всё? — спросил я.
— Нет, — наклонившись вперёд, поставив локти на колени, он медленно потирал руки и сделал глубокий вдох. — Лукас… Мне тоже было больно. Покидать тебя.
Глухой стук, который я услышал и почувствовал, означал, что моё сердце ушло в пятки, пока я обдумывал его признание. Это шло против всего, что я знал, против всего, что мне говорили. Он ушёл по собственной воле, а его действия после этого… ну, для того, что тогда произошло, не было оправдания. А за это я по-прежнему не услышал извинения.
Джексон допил своё пиво, а затем поставил пустую бутылку на кофейный столик перед собой.
— Может, ты мне не веришь. Я ни капли не буду тебя винить. И я знаю, что ты оставил всё это позади, но… приехав сюда, снова увидев тебя… Я должен был как минимум тебе сказать.
Оставил всё позади… А я думал, что должен оставить.
Джексон прочистил горло и неловко поёрзал на диване.
— Но есть, эм, кое-что, что мне немного интересно.
Я приподнял бровь, и его разноцветные глаза опустились к моей шее.
— Откуда ты взял мою цепочку? — спросил он.
На автомате подняв пальцы к кулону, который всегда носил, я произнёс:
— Твою цепочку?
— Ну… если только ты не сделал себе точную копию, что… да, полагаю, это вполне возможно. Прости. Забудь, что я что-то говорил.
Моя челюсть раскрылась и закрылась, пока я пытался обдумать, что он говорит. Он пытался сказать мне, что не помнит? Самая сильная пощёчина, источник унижения и боли, а он не помнил?
— Иди. К чёрту, — произнёс я, вскакивая с кресла. Желание ударить его было сильным, и я заставил свои ноги двигаться в другую сторону, что привело меня на кухню. Хорошо. Мне нужно было ещё выпить.
Должно быть, это какая-то отвратительная шутка.
— Подожди. Что только что произошло? — спросил Джексон, подходя ко мне со спины, пока я доставал ещё пива.
— Уйди от меня.
— Что я сказал? Лукас, посмотри на меня.
— Если я на тебя посмотрю, то захочу разбить это симпатичное личико, и что тогда ты скажешь папочке?
— Лукас…
— Я серьёзно. Иди к чёртовой матери.
— Пожалуйста, просто скажи мне, в чём дело. Не заставляй меня умолять.
— Умолять? — я развернулся и прижал его к двери холодильника так быстро, что он не успел моргнуть. — Умолять? Ты должен умолять, чёрт возьми. Молить меня о прощении; молить меня не пнуть тебя прямо сейчас до самого Коннектикута. Давай, умоляй меня, Джексон. Умоляй, мать твою.
Грудь Джексона вздымалась перед моей, его дыхание выходило дрожащими выдохами, пока я удерживал его на месте, упершись предплечьем в его сильную грудь. Он не пытался освободиться или оттолкнуть меня, и когда моё бедро уперлось между его ногами, чтобы держать его на месте, я понял, почему.
Он возбудился. Чертовски сильно возбудился.
— Да ты надо мной издеваешься? — сказал я, пытаясь изобразить отвращение, но моё тело предало меня. Мой член упёрся в молнию джинсов до такой степени, что стало больно, и когда я коснулся его бёдер своими, чтобы наши стояки потёрлись друг о друга, он простонал.
— Я буду умолять, — прошептал он, опустив взгляд на мои губы. Затем его рука оказалась между нами, чтобы коснуться кулона, который я носил на шее. Стальной трискель (прим. древний символ в виде трех бегущих ног, выходящих из одной точки) висел на тонкой чёрной цепочке, достаточно длинной, чтобы скрывать его под майкой, и сейчас это была такая часть меня, о которой я вообще забыл. — Скажи мне, откуда ты это взял, и я буду умолять.
— Разве должно быть не наоборот?
— Если ты этого хочешь.
— Чего я хочу… — когда я облизнул губы, желание опустить его на колени и сделать именно это боролось со здравым смыслом. Похоть всё затуманивала, и будучи снова так близко к Джексону, прижимаясь к нему и чувствуя его твёрдый как камень член… Бл*дь. Я сильнее вдавил в него предплечье. — Чего я хочу… так это чтобы ты очнулся, твою мать.
Казалось, это вырвало Джексона из его собственного тумана, потому что его глаза поднялись к моим.
— Что?
Отдёрнувшись от него, я сделал шаг назад, достаточно, чтобы больше не прикасаться к нему.
— Эта игра — дурацкое дерьмо, — сказал я и поднял трискель вверх. — Хочешь сказать, ты не помнишь, как это попало ко мне? Серьёзно?
— Так это и правда моё.
Я выпустил кулон из рук.
— Невероятно, твою мать. Ты в какой-то момент ударился головой за последние восемь лет? Ужасная автокатастрофа?
— О чём ты говоришь, чёрт побери?
— У тебя какая-то амнезия, Джексон?
Это было единственное объяснение его поведению.
Джексон запустил руку в волосы и потянул за кончики.
— Нет, не было никакой грёбаной амнезии. Я ясно помню, когда потерял его.