Черный камень отзывался с куда меньшей охотой. Я отдавала все больше и больше, пока в пальцах не начало колоть от усилий. На помощь никто не спешил. Я испугалась, что этак вовсе отморожу руки, — и раскрылась, опустила последние барьеры, вычерпывая весь дар без остатка.
Пальцы вдруг промяли камень. Шар сделался мягким, будто глина — а ещё засветился и потек вниз по постаменту, шипя, как тысяча разъярённых гадюк.
Я отскочила назад, неприлично высоко подобрав юбки. Мужчины за столом оставались недвижимы, и только по выражению их лиц, подсвеченных рыжеватыми отблесками от расплавленного камня, я поняла, что произошло. И мысленно согласилась: пропустить ЭТО было и в самом деле сложновато.
— Да, — задумчиво протянула женщина из приемной комиссии, — профессор Биант всегда славился талантом находить диковинки…
Трое мужчин дружно повернули к ней головы. Она с невинным видом развела руками и сделала пометку в своей тетради.
— Вы приняты, миз Доро, — невозмутимо сообщила женщина и умолкла.
А камень перестал шипеть только некоторое время спустя.
Глава 3. Женское царство
Женщин в университете оказалось куда больше, чем можно было ожидать. В общежитии даже выделили целое крыло, где вольнослушательницы проживали вместе с поварихами, уборщицами и секретарями. Не сказать, чтобы работницы университета были рады подобному соседству, но особого выбора не предоставляли ни нам, ни им: женщин аккурат хватало, чтобы заполнить восточное крыло корпуса, и расселять нас было не самым рациональным решением.
А вольнослушательницами, как выяснилось, поступившие девушки назывались только потому, что формально никто не мог принудить юных красавиц получать образование вместо того, чтобы искать себе подходящую партию; и ещё — из-за того, что требовать от нас полноценной службы никто не собирался.
А значит, и полноценный диплом нам не полагался.
От девушек требовалось регулярно сливать свой дар в накопители, научиться более-менее пристойно его контролировать в любой ситуации и не путаться под ногами у настоящих студентов. При желании можно было посещать и прочие занятия — на тех же условиях: не отвлекать будущих магов от гранита науки и не сверкать нерастраченной силой.
Все это изложила мне главная по женскому крылу — миз Вергиди, самая старшая из вольнослушательниц университета. Формально она уже могла покинуть его, получив свои бумаги, но что-то не спешила с этим.
Я вспомнила, что говорили о вольнослушательницах Эджина в школе, и пришла к выводу, что миз Вергиди сложно винить за нерешительность. Пока я и сама видела всего один путь: остаться в университете, раз уж не удастся вернуться в «Серебряный колокольчик». Устроиться секретарем при каком-нибудь седом профессоре — отнюдь не то же самое, что нести свет науки юным леди, но определенно лучше, чем всю жизнь выслушивать гнусные шепотки за спиной.
Да и в конце концов, та женщина в приемной комиссии исхитрилась же как-то получить должность в университете. И была она явно не чьим-то там секретарем: те никогда не позволяли себе высказываться так вольно в присутствии начальства. Чем я хуже этой женщины?
Осторожные расспросы быстро показали, чем.
Во-первых, миз Хиоти оказалась младшей дочерью ректора, законной и любимой, и уже этот факт мне было ничем не побить. Во-вторых, она считалась одной из самых одаренных целительниц не только в университете, но и во всей столице — здесь я тоже не могла с ней соперничать. В-третьих, миз Хиоти была женой того самого помощника придворного мага, и тут соперничать я не хотела вовсе.
Но в конечном счете все сводилось к правильным связям и хорошему впечатлению. Как, собственно, и в школе.
По крайней мере, я могла попытаться. Что мне терять, если уж вердикт приемной комиссии был единодушным и однозначным? Хоть и вынесли его только после того, как убедились, что фундамент пристройки уцелел…
В довесок к вердикту шло личное пожелание главы комиссии, касающееся очередности посещения зала накопителей: мне надлежало идти туда первым делом с утра, еще до завтрака, вместе с другими оболтусами, ухитрившимися сломать измерительный шар. Или сорвать с пристройки крышу.
До начала занятий оставалось ещё два дня, суливших мне новые, неописуемо интересные, знакомства. А пока мне отвели угловую комнатку под самой крышей.
Мой кофр любезно доставили прямо к двери, и волочь его осталось всего ничего: мимо узкого письменного стола к основательному деревянному шкафу — увы, одному на двоих проживающих. Половина места уже была занята добротными, но простенькими платьями из ситца. Внизу выстроились куцым рядом кожаные башмачки и старательно вычищенные ботинки.