Мальчишка уставился на серебряную монету так, словно перед ним было какое-то мифическое чудовище, о котором он слышал, но никогда не надеялся увидеть воочию.
– Это мне?
Она знала, что на принадлежащем ей предприятии по производству пуговиц и пряжек в Хольстгорме детям меньшего возраста и, вероятно, еще более чумазым платили лишь ничтожную часть стоимости такой монеты за целый день тяжелого труда. Управляющий заверял ее, что маленькие пальцы лучше приспособлены для мелкой работы, и к тому же обходятся гораздо дешевле. Но Хольстгорм был далеко, а на расстоянии вещи кажутся менее значительными. Даже страдания детей.
– Да, тебе.
Она, разумеется, не стала трепать его по голове, это было бы уже чересчур. Кто знает, что может жить у него в волосах?
– Какой милый мальчик, – заметила Зури, глядя, как он поспешно удаляется в сумерки, сжимая в одном кулаке монету, а в другом – плюющийся искрами факел.
– Как и все они, – отозвалась Савин. – Когда у тебя есть что-то, что им нужно.
– Нет никого благословеннее тех, кто освещает путь другим, как провозгласил однажды мой наставник по писаниям.
– Это тот самый, который заделал ребенка одной из своих учениц?
– Да, он. – Зури задумчиво сдвинула черные брови. – Духовное руководство – дело непростое.
Когда Савин вошла, в замызганной пивной воцарилась тишина, словно она была неким экзотическим обитателем джунглей, неожиданно забредшим к ним с улицы. Демонстративным жестом вытащив кусок ткани, Зури протерла свободное место на стойке. Затем, дождавшись, когда Савин сядет, она вытащила шпильку и сняла с нее шляпку, не потревожив ни единого волоска, и тут же прижала ее к груди. Это было благоразумно: шляпка Савин, вероятно, стоила больше, чем все это заведение вместе с собравшимися посетителями. Которые, на предварительный взгляд, только уменьшали его стоимость.
– Ну и дела. – Человек, стоявший за стойкой, подвинулся вперед, обтирая ладони о грязный фартук и окидывая Савин долгим взглядом с головы до ног. – Не могу не заметить, что это место едва ли подходит для такой леди, как вы.
– Мы только что встретились; откуда тебе знать, какая я леди? Может быть, ты рискуешь жизнью уже потому, что заговорил со мной.
– Сдается мне, если у вас хватает храбрости на разговор, так и у меня хватит. – Судя по его кривой ухмылке, он каким-то образом убедил себя в том, что имеет некоторую привлекательность для прекрасного пола. – Как вас называть?
Она оперлась локтем на участок стойки, протертый Зури, и наклонилась ближе к нему, с наслаждением протянув оба слога:
– Са-вин.
– Симпатичное имя!
– О, если тебе понравилось начало, то от продолжения ты просто офигеешь.
– Да ну? – промурлыкал бармен. – И как же там дальше?
– Савин… дан… – она наклонилась еще ближе, прошипев последнее слово ему прямо в лицо: – …Глокта!
Если бы имя было ножом и она бы перерезала этим ножом его глотку, кровь не могла бы быстрее отлить от его лица. Бармен полузадушенно кашлянул и отступил на шаг назад, едва не упав поверх одного из собственных бочонков.
– Леди Савин! – Маджир спускалась к ним из своей конторы наверху; деревянные ступеньки лестницы кряхтели под ее немалым весом. – Какая честь!
– В самом деле? Мы как раз познакомились с твоим работником.
Маджир бросила взгляд на бледного, как призрак, бармена.
– Если хотите, он принесет вам свои извинения.
– За что? За то, что оказался не таким храбрецом, как заявил вначале? Но если бы мы казнили людей только за это, клянусь, во всем Союзе не осталось бы в живых и дюжины человек, верно, Зури?
Та с печальной миной прижала шляпку Савин к груди:
– Увы, героев гораздо меньше, чем хотелось бы.
Маджир откашлялась.
– Если бы я только знала, что вы собираетесь прийти сюда сами…
– Если бы я все время сидела взаперти вместе с матерью, мы бы поубивали друг друга, – откликнулась Савин. – И у меня такое чувство, что делами следует по возможности заниматься лично, иначе у твоих партнеров может сложиться впечатление, что ты недостаточно внимательно следишь за деталями. Я всегда слежу за деталями, Маджир.
В обществе низких людей Савин умела действовать низко. Ее собеседники привыкли запугивать других, следовательно, их самих следовало запугать. Это был язык, который они понимали. Толстая шея Маджир пошевелилась: женщина сглотнула.
– Кто осмелится усомниться в этом?
Она выложила на стойку плоский кожаный кошелек.