С огромной неохотой она открыла глаза и увидела над собой холодное серое небо, ветви дерева, поскрипывающие на ветру, и что-то свисающее…
– Черт! – взвизгнула она, вскакивая со своего отсыревшего плаща.
Прямо над тем местом, где она спала, на дереве висел человек. Если бы она встала на цыпочки, то смогла бы коснуться его покачивающихся ступней. Когда она укладывалась, стояла такая темнота, что невозможно было разглядеть собственные руки, не то что висящий над головой труп. Но сейчас не заметить его было трудно.
– Там мертвец! – завопила Рикке, показывая трясущимся пальцем.
Изерн едва удостоила его взглядом.
– Если поразмыслить, я предпочитаю неожиданно столкнуться с мертвыми, чем с живыми. На, держи.
Она вложила что-то Рикке в окоченевшую ладонь. Подмокшая хлебная горбушка и пригоршня этих ужасных горьких ягод, от которых зубы становятся фиолетовыми.
– Завтрак, – пояснила Изерн. – Жуй как следует, потому что это вся еда, которую луна благоволила нам дать на сегодня.
Она сложила чашечкой свои ладони – одна белая, другая синяя – и осторожно подула в них, словно даже дыхание было ценным ресурсом, который следовало расходовать бережно.
– Мой папаша говорил, что можно увидеть всю красоту мира, глядя, как качается висельник.
Рикке оторвала зубами кусок отсыревшего хлеба и принялась жевать саднящим ртом, скользя опасливым взглядом обратно к неспешно поворачивающемуся телу.
– Не могу сказать, что я ее вижу.
– Должна признаться, я тоже.
– Что будем делать? Перережем веревку?
– Сомневаюсь, что он нас поблагодарит.
– Кто это вообще?
– Он, в общем-то, не так уж много может нам рассказать о себе. Может, это один из людей твоего отца, которого повесили люди Стура Сумрака. А может, человек Стура, повешенный людьми твоего отца. Сейчас уже нет большой разницы. Мертвые не сражаются ни за кого.
Человек ее отца? Так, может, Рикке его знала? Как много тех, кого она знала, были убиты за эти последние несколько дней? Она ощутила в носоглотке пощипывание от подкатывающих слез и яростно шмыгнула носом.
– Сколько еще мы сможем вынести? – Она знала, что ее голос звучит визгливо и хрипло, но не могла удержаться.
– Сколько смогу вынести я? – переспросила Изерн. – Мне было шесть, когда папаша впервые послал меня вырезать стрелы из трупов. Я смогу вынести столько, сколько потребуется. А вот сколько вынесешь ты? Когда ты упадешь и не сможешь подняться, мы определимся с твоими границами. Но до тех пор…
Она посмотрела вдаль сквозь деревья, ковыряя кончиком ногтя между зубами, заляпанными ягодным соком.
– Мы не можем просто сидеть на одном месте. Подняться в горы, к моему народу, тоже не получится. Значит, нужно отыскать союзников или людей твоего отца, а они все пятятся к Белой так же стремительно, как козы перед волком. Нам нужно двигаться еще быстрее, чем они, и к тому же враг находится между нами и ними, а значит, чем дальше, тем будет опаснее. Правда, нам еще предстоит много дней перехода. Даже недель.
Недели перехода – через болота и колючие заросли, прячась от врагов, питаясь червями и ночуя под повешенными… Рикке ощутила, как у нее опускаются плечи.
Она вспомнила замок своего отца в Уфрисе. Лица, вырезанные на потолочных балках, и мясо, капающее соком в очаг. Как собаки с печальными глазами выпрашивали подачку, положив морды ей на колени. Как у огня пели песни о великих деяниях, свершавшихся в солнечных долинах прошлого. Как взгляд ее отца затуманивался при любом упоминании Тридуба, Грозовой Тучи и даже Черного Доу, и как он поднимал чашу, когда под сводами пиршественного зала гремело имя «Девять Смертей».
Она вспомнила Названных – как они сидели в ряд по обе стороны от очага. Как улыбались ее шуткам, ее песням. Ох уж эта Рикке, и забавная же девчонка! Конечно, никто не захочет, чтобы у его собственной дочери было не в порядке с головой, но Рикке – она забавная.
Она вспомнила, как по вечерам, пьяная и умиротворенная, убредала в свою комнату, где ее встречала собственная теплая койка с одеялом, сшитым ее матушкой, и куча красивых безделушек, аккуратно расставленных на полке, и куча красивой одежды в сундуке, сухой и восхитительной.
Она вспомнила крутые улочки Уфриса с блестящими от дождя булыжниками, лодки и суденышки в серых водах гавани, гомон людей на рынке, сверкающую рыбу, скользящую на землю из сетей, когда привозили свежий улов.