Принцесса, однако, выслушала меня более-менее спокойно. Постепенно выплывая из черного омута, в который ее сунули лицом. Лик ее был окрашен тенью задумчивости. В глазах, сменяя боль и разочарование, отразилось понимание.
- Я очень хотела вас понять, - прошептала она, все еще не окончательно придя в себя. - Вы всегда казались мне очень сильным и верным. Сейчас я просто испугалась... что ошибалась все это время, что вы совсем не такой.
Ах, подумал я, наконец-то осознав, что ее так болезненно тревожило, ради чего она согласилась идти со мной, и почему так настойчиво расспрашивала.
Да ведь, похоже, лорд Ива с его славой примирителя разбойников олицетворял для этой доброй и честной девочки высокие идеалы. И шла сюда она не просто получить урок и не просто завоевать Саолли - а воочию увидеть его.
Как странно было понять все это - вещи, вселяющие тепло и надежду, в максимально безнадежном положении, когда ничего уже не исправить... Как капли росы в раскаленный песок, они должны были исчезнуть без следа. Но они остались.
- Что ж, - качнула головой девушка, не видя, как горит мое лицо, отражающее совершенно несвоевременный стыд. - Теперь я понимаю вас. Как глупо и печально. Вы поступили бесчестно ради вещи, более важной, чем честь.
Разговоры про честь мне порядком надоели, потому я вздохнул и отвернулся.
- Вы выяснили все, что хотели?
- Не все, - странным тоном сказала она, будто бы даже виновато. - Но все, что было нужно. И, Лорд Ива...
- Что еще?
- Я снова хотела бы... сказать вам, что восхищаюсь.
Лорд Ива вздохнул с досадой. Когда он поднял голову, ее лицо было практически рядом.
- Мне очень жаль вас, - сказала она тихо, вглядываясь в меня. - Вы пострадаете незаслуженно. Я буду... помнить о вас.
Глядя в звезды, которые уже почти пролились на землю сверкающим дождем, я вдруг ощутил предательскую жалость к себе. Это было столь непривычно и по-дурацки, столь из детства, когда избалованный мальчик жалеет себя, лежа в темной комнате и упиваясь своим воображаемым героизмом, что я едва подавил дрожь отвращения.
Она заметила это и отнесла на свой счет. Резко отстранилась. Чужим, грудным голосом ребенка, переживающего драму, сказала, не поворачиваясь:
- Да, понимаю. Вы можете ненавидеть меня, и презирать меня. Я олицетворение жадного, и жестокого врага, который ходит и отнимает у всех сапоги. Я... - совершенно невероятно, но ее почти трясло. Девушке, запоздало подумал я, совершенно не хотелось отдавать приказы об уничтожении новой крепости и половины ее солдат. Не хотелось видеть похороны умерших воинов, салютовавших за час до того. Да что там - живя этой пятой жизнью, она уже не хотела, видимо, быть и наследной принцессой, потому что королевство с его порядками и собственная семья стали для нее отвратительными и неправильными. Но, разумеется, делала все это, стараясь остаться доброй, и великодушной... и в то же время, исполняя свой долг. Типично для правителя - пройти через все это. Но впервые так близко от моей руки - мы тут, в Саолли, управлялись куда как проще.
- Бедная вы девочка, - сказал я, с трудом поборов жалость и желание коснуться ее плеча, - вот идиоты эти ваши воспитатели. Так же можно свести с ума.
- Нет-нет, - тихо ответила она, потому что, кажется, всхлипнула, - они в этом не виноваты. Все так, как есть. Пожалуйста... оставьте меня.
Просьба ее была умоляющей. Что-то призрачно-синее мелькнуло у меня перед глазами, словно небо, сложенное в один длинный цветочный лепесток. Эхо далекого крика металось в груди, как чайка над прибоем, руки стали тяжелыми, мысли вскипели и выплеснулись, как из лопнувшего котла. Мне никогда, наверное, не было так стыдно. Я повернулся и вышел.
Отлив был в самом разгаре. Мокрые камни пяти шагов вниз, и еще ниже, блестели в лучах заходящего солнца. Сотня мальчишек и девчонок расселась по валунам, ожидая меня. Они-то знали, куда пойдет с пленницей их лорд.
- Ива! Ива! - вскакивая, закричали они тревожно, печально и радостно, как северные ветры, и стонущие в бурю, и свистящие. - Ты женишься на ней? Да?
Я посмотрел на них с насмешкой. Но смеялся я над собой.
- Пошли вон, - махнул рукой, и их как ветром сдуло.
- Давай быстрее! - возмущенно крикнули, прячась за камнями. - Нам холодно!
Я беззвучно засмеялся бы, если бы не чувствовал себя опустошенным. Что-то роилось в моей голове, складываясь в глиняный ком. Руки искали себе места и не находили его. Ноги хотели то ли отвалиться, то ли помчаться куда-то навстречу гаснущему солнцу, уже почти дотлевшему в груди. Так странно я себя никогда еще не чувствовал.