— Сёмей… — тихий зов со стороны Ято заставил Вадима обернуться, но бог молчал и Вадим продолжил говорить.
— Знаешь что? Пусть у меня не осталось семьи, но я был готов назвать тебя своим отото[1]. Я даже отлупил тебя, как правильный старший брат! Ято — наш отец, мать и все остальные родственники, он для нас всё. У тебя даже есть Хиёри, твоя подруга. Это, по-твоему, тоже ничего не стоит?! Ты хочешь себе семью, но сам постоянно отталкиваешь нас.
— Юкине… — тихий голос Ято заставил всех прислушаться. — Ты хочешь вернуться к человеческой жизни — ну так кто тебе мешает? Живи, как человек… Будь им.
— И то, что ты натворил, ничего не значит, Юкине, — добавил Вадим. — Для чего еще нужна семья? Просто скажи, что ты сделал — и мы исправим это. Все вместе.
Мальчишка всхлипнул, рухнул на колени, и из него потоком полились признания:
— Прости! Прости меня! Я воровал, разбивал, завидовал и только и делал, что лгал всем. Прости меня! Мне так жаль…
Слезы струились по его лицу и падали на плечи, с которых стремительно исчезали пятна скверны. Крылья ссохлись и начали истончаться, тлея в сиянии защиты. Темным дымком взвились и растаяли глаза. И на плече ярко вспыхнула печать имени, когда Ято громко и четко позвал: «Юкине!»
Земля вспыхнула в последний раз — и в центре двора храма остался заплаканный мальчик и тяжело дышащий бог. Кожа у них была чистой.
Дайкоку с облегченным вздохом повалился на землю. Маю с непонятным выражением на лице во все глаза смотрела на Вадима.
— К черту такую жизнь?
— Ну… — Вадим обаятельно улыбнулся и взъерошил волосы на затылке, пожав плечами. — Теперь-то у меня ничего не болит! И у семьи все в порядке.
Проснувшись следующим утром, первым, что увидел перед собой Вадим, была кошачья морда. Приподняв голову и оглядевшись, он понял, что все вокруг было заставлено статуэтками кошек, от которых так тащились японцы. Котеки-нэки были повсюду.
В комнату впорхнула радостная Кофуку:
— Правда, прелесть? — воскликнула она и погладила ближайшего кота по голове.
— А в честь чего?.. — Вадим замялся, не зная, как облечь собственное недоумение в слова.
— «Эбису — отличный парень!» — очень похоже передразнила Ято богиня и ухмыльнулась. — Я думала, что они с Яточкой пошли гулять, но они спустили все деньги!
— О! И, конечно, тебя там не было? — иронично спросил Вадим, потягиваясь и садясь на полу.
— Ну, конечно, я была! — возмутилась богиня. — Я выбирала кошечек, потому что они хотели потратить монетки на какую-то глупость! Да еще и не все!
Больше не слушая щебет Кофуку, Вадим еще раз огляделся и в голове забрезжила какая-то смутная идея…
Эбису — бог торговли. Уж не у него ли Ято купил всех этих кошечек? А что? Верующие еще нанесут.
Нет бы, храм купил! Храм… Купил храм…
И идея сформировалась. Теперь он знал, что нужно делать.
— О, кстати, пришла шинки, которая помогала вам вчера, — прощебетала Кофуку.
— Маю? — вспомнил Вадим.
— Да. Только она больше не Маю. Видишь ли, произошедшее с Юкине оказалось весьма заразным. Маю позволила себе усомниться, и это ранило господина Тендзина.
— Он что, её выгнал?!
— Насколько я поняла, она сама попросила отпустить её, — пожала плечами богиня. — Странная, правда? Скверны-то на ней нет. Даже Очищение не понадобилось. Она могла остаться.
— И что? — не понял Вадим.
— Ну, просто она вернулась к Ято и теперь её снова зовут Томоне! — лучезарно улыбнулась Кофуку. — Ваша семья разрастается. Правда это замечательно? У Яточки еще никогда не было столько орудий одновременно!
Глава 8, в которой Ято стукает шестьсот пятьдесят
Вадим лежал прямо на земле в парке и смотрел на небо и проплывающие мимо облака. Юкине и Ято сидели под деревом, прислонившись к стволу. А рядом примостилась Томоне и с флегматичным видом штопала свою старую розовую шаль, которую ей торжественно вручил Ято, ехидно улыбаясь.
— Я ее специально хранил, — улыбка бога больше напоминала оскал. — Знал, что ты вернешься. Что надо сказать?
— Благодарствую, боже, — кисло откликнулась Томоне и перегрызла нитку.
— Бабла нет, — уныло протянул Юкине. — Есть охота…
— Смирись. Ты еще не понял, это теперь твое обычное состояние, — утешила его шинки, расправляя розовую ткань и придирчиво рассматривая ее на предмет повреждений.