Еще один аспект, который надо выделить, говоря о кризисе в современной фундаментальной науке, это изменения и трансформация целей познания. В древности вопрос смыслов интересовал ученых в первую очередь. Сначала естествознание пыталось понять — почему? Ученых интересовал вопрос, по какой причине все именно так, как есть? Вопрос «как?» был промежуточным. Неслучайно философия была неотъемлемой частью науки прошлого. Математики, астрономы, врачи были еще и философами. Но поиск смыслов мироздания — задача не из легких. Ньютон, создавая законы механики, тоже задавался вопросами причинности и искал смыслы во Вселенной, но ответа не нашел и сдался, сказав — а гипотез мы не измышляем. А дальше тенденция не искать ответ на вопрос «почему?» только укрепилась. Наука ограничила себя поиском ответов на вопрос «как?», то есть выявлением количественных соотношений, формул. В надежде, что это как-то поможет ответить на вопросы «почему?» и «зачем?». В последние несколько веков ученые пошли по этому пути. Галилей, Фарадей, Ампер и другие ставили опыты, исследовали явления, делали измерения и приходили к выводам — это устроено вот так. Почему именно так — пока непонятно. Но закон Кулона, закон Ампера, законы Фарадея — все это было естествознанием, основанным на опыте и наблюдениях. Все выводы исследователей имели непосредственное отношение к наблюдаемым процессам, отражали реальную картину жизни. Однако в какой-то момент естествознание закончилось. Произошло это, как ни странно прозвучит, с легкой руки Эйнштейна, который, создавая свою теорию относительности, сделал недопустимую для науки вещь — переиграл правила методологии.
Эйнштейн взял за основу постулат, что эфира не существует. Причем обоснование этого постулата было достаточно странным. Результаты опыта Майкельсона-Морли по определению скорости движения Земли относительно эфира дали не 30 км в секунду (орбитальная скорость Земли), а меньше, но не ноль. Это означало, что неподвижного эфира нет, а он, возможно, увлекается веществом. Но чтобы не усложнять себе жизнь трудными расчетами с эфиром, который частично увлекается веществом, было удобнее считать, что эфира нет вообще. Это была абсолютно произвольная мысль, не вытекающая из опытов естествознания, взятая исключительно для своего удобства — только потому, что нет математического аппарата, описывающего частично увлекаемый эфир. Далее Эйнштейн позаимствовал идеи математика Пуанкаре и физика Лоренца, который вывел свои формулы для эфирной теории, то есть для условий существования эфира. Получается, что формулы Лоренца, созданные для условий существования эфира, были применены Эйнштейном для условий отсутствия эфира. В результате появилась теория относительности, которая описывала движение, законы механики и пространственно-временные отношения при высоких скоростях, в том числе близких к скорости света. Основным отличием этой теории от классической механики являлась зависимость наблюдаемых пространственных и временных характеристик от скорости. И сразу после появления теории Эйнштейна возникло несколько десятков мысленных экспериментов, связанных с процессами, происходящими на скоростях света. Их назвали парадоксами. Парадокс близнецов, парадокс линейки, парадокс относительности одновременных событий и др. Все они ставили вопросы, однозначных ответов на которые теория относительности дать не могла, и свидетельствовали о наличии серьезных внутренних противоречий в теории. Все это требовало объяснений, разрешений. На теорию Эйнштейна обрушился шквал обоснованной критики. Ученые должны были бы оставить все другие дела, создать комиссии в академиях наук и искать ответы. Но Эйнштейна вообще не интересовало разрешение этих противоречий. Не интересовало и мировую общественность. Все видели — есть несоответствие, противоречие в теории. Но, тем не менее, теорию приняли как истину. Более того, запретили от нее отклоняться. В 1922 году немецкое научное общество приняло решение исключить критику теории относительности в официальной академической среде. В результате в Германии введен запрет на критику релятивизма (теории относительности) в академической прессе и в процессе образования. Запрет этот действует и сейчас. Для получения поддержки в СССР Эйнштейну оказалось достаточно вступить в 1919 году в компартию Германии. С 1922 года Эйнштейн стал членом-корреспондентом Российской Академии наук, а с 1926 года — иностранным почетным членом Академии наук СССР. Неудивительно, что в СССР в 1934 году вышло специальное постановление ЦК ВКП(б) по дискуссии о релятивизме, в котором все противники теории относительности были отнесены либо к «правым уклонистам», либо к «меньшевиствующим идеалистам». С 1938-го АН СССР не финансировала никаких научных работ, которые хотя бы в чем-то противоречили теории относительности. И, как кульминация, в 1964 году Президиум АН СССР издал закрытое постановление, запрещающее всем научным советам, журналам, научным кафедрам принимать, рассматривать, обсуждать и публиковать работы, критикующие теорию Эйнштейна. В США канонизация этой теории произошла еще раньше. После окончания Второй мировой войны напоминание о холокосте стало «аргументом» против любой критики теории относительности в современной Германии, так же, как в США, подобным «аргументом» стали обвинения в антисемитизме. Наверное, это самое абсурдное в данной истории — сам Эйнштейн называл критику теории относительности «особой формой антисемитизма». История появления и утверждения теории относительности — это прекрасный пример того, как можно взять теорию из воздуха и сделать ее научным догматом, используя политический и прочий пиар.
Когда-то в древности все ученые ломали голову над парадоксами Зенона (Зенон Элейский, V век до н.э.), связанными с движением. И эти парадоксы в итоге получили разрешение, когда было открыто дифференциальное исчисление. Вопросы, поставленные Зеноном в задаче об Ахиллесе, который не может догнать уползающую черепаху, или о летящей стреле, которая в каждый момент времени неподвижна, а значит, неподвижна вообще, заставляли ученых биться над их разрешением, искать ответ. И они нашли его — потому что искали. Но сегодня мы пришли к странной ситуации — ведь дело не в том, что существуют противоречия и парадоксы научных теорий, а в том, что наукой они игнорируются. Когда решение проблемы не ищут, то дискуссия не получается, наука превращается в догму, становится религией, которая занимается не поиском истины, а воспроизводством самой себя. Не зря один из российских ученых недавно сравнил родную академию наук с «застывшей феодальной структурой». Ученые не ищут истину, они верят и поклоняются. Верят в истинность законов, созданных ранее, и поклоняются авторитетам. Глупость, сформулированная, к примеру, Эйнштейном, не может быть глупостью. Просто потому, что он — Альберт Эйнштейн. Верно и обратное — ваши новые гипотезы, теории, формулы, не совпадающие с общепринятыми и прописанными в учебниках, не будут приняты и даже рассмотрены «научным сообществом», если вы не член этого сообщества, не «ученый». А «ученым» (обладателем ученой степени) вы можете стать, только если вас поддержат члены этого самого «научного сообщества», когда вы будете защищать свою диссертацию. Но это невозможно в принципе, потому что вы выдвигаете идеи, противоречащие учебникам. А на этих учебниках как раз и сформировалось это самое «научное сообщество», а его члены являются соавторами этих учебников, получают деньги и имеют регалии, от которых никто из них не готов отказаться только ради познания истины. Это замкнутый круг, который сопротивляется новому, потому что оно может своей истиной подорвать основы старого, на котором построена вся система, лишить материальных благ и уважения.