Начав с вопроса «почему?», затем задавшись вопросом «как?», наука, начиная с Эйнштейна, стала формулировать вопросы естествознания совершенно странным образом — «как могло бы быть?». Как могла бы быть устроена реальность, если бы… И тут начинаются фантазии. Авторы теорий начали выдумывать реальность, которая хотя бы в одном-двух факторах совпадает с результатами экспериментов (при этом в десятках других факторов не совпадает). То есть, найдя один-два примера, подтверждающих новую теорию, ученые объявляют о том, что теория имеет право на существование. В современной фундаментальной науке развился конфликт между «где-то и когда-то» и «здесь и сейчас». Относительно «здесь и сейчас» у нас есть какая-то выстроенная научная теория. Казалось бы, «где-то и когда-то» могло быть все, что угодно. И все же Вселенная устроена одинаково. При взгляде на реликтовое излучение мы видим нечто постоянное, при взгляде на дальние звезды мы видим одну и ту же постоянную тонкой структуры. Фактически в обозреваемой нами Вселенной мы не видим примеров того, что где-то и когда-то все могло быть по-другому, иначе, чем здесь и сейчас. Мы везде видим одинаковые законы. И в сухом остатке остаются только предположения. Беда в том, что вместо поиска истины идет канонизация подобных предположений. Однажды президент США Обама в публичном выступлении сказал, что Вселенная предположительно началась с большого взрыва. Слово «предположительно» вызвало такую бурю возмущения в научном сообществе, что президенту США пришлось извиниться за него. В итоге корректная, в общем-то, формулировка была отвергнута и заменена на императивную — все было именно так, без всяких «предположительно». Хотя теория большого взрыва — всего лишь предположение, потому что за гранью реликтового излучения принципиально невозможно ничего увидеть. То есть проверить справедливость формул, описывающих период, предшествующий реликтовому излучению, невозможно. Тем не менее, то, что невозможно проверить, стало истиной в последней инстанции. Это и есть канонизация науки, превращение ее в религию. Объективности ради надо сказать, что этот процесс угрожал ей всегда, наука периодически спотыкалась о свое же окостенение. Но если раньше ситуацию как-то оправдывал недостаток альтернативной информации или доступа к ней, то сегодня такой проблемы нет — конструктивная и обоснованная критика есть в большом количестве, однако она просто игнорируется. Другой проблемой стали для науки попытки построения новых теорий, базирующихся на ничем не обоснованных предположениях. Сегодня ученые-космологи заявляют, что в космологии нет законов сохранения. Заявляют об этом безапелляционно и без каких-либо доводов. Но, позвольте, ведь нет никаких предпосылок считать, что в момент рождения Вселенной условия были другими. Откуда же взялись такие предположения? Есть ли какие-то измерения или наблюдения? Их нет. Но есть постулат. А откуда берется такой постулат? Из ниоткуда. Когда-то Менделеев заметил, что у некоторых химических элементов свойства повторяются, и увидел в этом закономерность. На основе наблюдений он предположил, что существует периодический закон, и сформулировал его. И в дальнейшем его предположение подтвердилось. Но в основе его предположения были реальные факты и наблюдения. То есть предположение было обоснованным. А чем обосновано утверждение, что при рождении Вселенной законы сохранения не действуют, что не действует закон неубывания энтропии, закон причинности? Для этого надо было бы, например, где-то во Вселенной увидеть галактику, свойства которой отличаются от нашей. Но мы не только не нашли таких примеров, а наоборот — обнаружили, что на расстоянии миллиардов световых лет галактики такие же, как наша. Фактически мы имеем необоснованную научную теорию, для укрепления которой формулируется постулат, который сам ничем не обоснован. И в итоге мы получаем теорию того, «как оно могло бы быть». А когда эта теория вступает в противоречие с фактами, то авторы и последователи такой теории заявляют — тем хуже для фактов. Когда-то Галилей честно проводил опыты в вакууме, Фарадей подключал электричество и измерял электромагнитное поле — это и было естествознание. Любым теориям нужны были измеряемые, наблюдаемые подтверждения. Сегодня подтверждение теории не требуется. Сегодняшняя методология ведет науку в тупик.
И наконец, говоря о науке, необходимо сказать еще об одной важной проблеме — о самом методе познания мира. Речь идет об аналитическом методе познания, который заключается в разложении большого и сложного целого на составные, более простые части. Этот подход применяется нами практически повсюду. Ясно, что человеческое сознание не в состоянии одновременно охватить огромный массив сложной, взаимосвязанной информации. Поэтому стремление разложить сложное на простые составные части вполне естественно. Однако проблема заключается в том, что за анализом должен следовать синтез — то есть обратная сборка всех составных частей в единое целое. Любой художник, скульптор, да и вообще творческий человек знает эту прописную истину: во время работы периодически идти от целого к частному и от частного к целому. Но именно тут в науке начинаются проблемы. Ведь что есть наука? Это система знаний об окружающей действительности — закономерностях развития мира, природы, общества. Мир — это большая система. Земля не существует отдельно от космоса, человек, животные и растения не существуют отдельно от Земли. Пытаясь познать большой и сложный мир, мы постепенно разбирали его на составные части. Появились астрономия, биология, физика, химия, математика, логика, психология, социология. Затем и эти составные части мы начали разбирать на более мелкие — появились разделы физики, а затем и ее виды с подвидами числом около 40. Это не считая, что есть еще 30 разделов физики на стыках наук. Не проще ситуация и в других науках. С одной стороны, узкая специализация позволила глубже вникать в происходящие процессы, концентрируясь только на локальных, очень конкретных задачах. С другой стороны, чем глубже ученые погружаются в свои специфические отрасли науки, тем больше теряется связь между составными частями одного большого целого и тем труднее осознать и собрать это целое. И при отсутствии такой связи каждый вид науки начинает жить своей жизнью, накапливая не только достижения, но и ошибки. Противоречия начинают нарастать даже в рамках одного раздела науки. Сегодня 70 разных физиков уже не смогут бесконфликтно соединить свои знания в одно целое, в одну физику. Более того, нет языка коммуникации, позволяющего провести этот синтез, ведь каждая отрасль физики обросла своей специфической терминологией, сформировала свой научный язык. А ведь этот результат синтеза, эта общая физика должна быть гармонично соединена и с другими науками, тоже имеющими многочисленные собственные подразделы и свои собственные языки. В итоге у нас нет единой сборки, мозаику сегодня невозможно сложить, невозможно определить, какие ее фрагменты не годятся, а какие просто отсутствуют. В увлеченном походе за деталями и подробностями мы незаметно утрачиваем общие, главные смыслы. Если вспомнить алгебру, то на ум приходит хороший пример, относящийся к множествам. При разделении множества на подмножества, последующее соединение их снова в единое множество после потерь возможно только в том случае, если эти подмножества линейно независимы. В нашей жизни мы разделили науку на мелкие части и стали производить с этими частями различные манипуляции, совершенно упуская из виду, что все они — линейно зависимы, потому что являются частями одной системы, одного мира. Применяемый сегодня метод познания привел нас к противоречивому и неубедительному описанию мира, к ситуации, когда есть колоссальное количество информации и противоречивых законов, которые не связываются в единую систему. Свою роль сыграла и узкая специализация ученых и исследователей. Глубокое познание и изучение какого-либо вопроса подобно колодцу с вертикальными стенками, уходящему вглубь, где, возможно, спрятана истина — вознаграждение за труд исследователя. Но из глубины этого колодца не видна общая картина мира, виден только фрагмент неба над головой. Говоря о синтетическом мышлении, мы говорим о необходимости, чтобы на поверхности земли были те, кто видят все эти «колодцы», видят всю картину мира, могут все это связать в единое целое. Синтетическое мышление не отрицает дифференциальное, а дополняет его. Копатели «колодцев» должны продолжать копать — изучение глубин никто не отменял. Но сегодня нужны люди, которые понимают смыслы всего, что создано человеком. Нужны те, кто должен распространять эти смыслы. Однако философия, которая должна была заниматься смыслами, сама выкопала себе такой «колодец». 200 лет назад философию еще интересовали общие смыслы, она занималась ими, но сегодня ушла в свой собственный «колодец», в свою специфическую среду, стала терять контакт с обществом. Синтетическое мышление сегодня подавлено. Доминирование дифференциального способа мышления привело к утрате смыслов. И если взглянуть на нынешнюю науку со стороны, то мы сейчас находимся в состоянии некой фибрилляции — все работает, но несинхронизированно. Нам надо придать смысл этой работе мышц.