И, кстати, про воспитание, семейные традиции и прочее общественное мнение…
С Русланом мне обязательно нужно в ближайшее время поговорить. Сколько можно уже тянуть этот хвост горечи воспоминаний и упущенных шансов за собой?
Как сейчас модно говорить — пора закрыть этот гештальт. Освободить и его, и себя.
Потому что за каким, спрашивается, лешим, ему сдалась придурочная старая ведьма с больным чужим ребенком?
Глава 22
Руслан
Каково это взрослому мужику сидеть на шее у родителей?
Дерьмово, вообще-то.
Они, естественно, это обузой не считают, но я-то понимаю «конфуз ситуации», бл*.
Никогда не забуду, как мама появилась у меня в палате. В ореоле солнечного света, теплая, родня, понимающая. Молча обняла, прижала и долго гладила по голове и плечам. Очень осторожно, ни разу не задела ни одного шва. Была молодцом, никаких причитаний, слез, увещеваний.
И отец держался стойко. Ну, ему не привыкать. Как тут выяснилось, по госпиталям в пору собственной безбашенной юности он попутешествовал.
— Здорово, герой. Как ты сегодня? — спросил меня папа Влад, сообразив, что мама к диалогу не готова.
— Да нормально уже. Сегодня даже с кровати сам вставал, — не терпелось похвалиться, ибо скачущий по отделению бодрым сайгаком Марк изрядно бесил. Его гипс — это такая малость, а сотряс, походу, вообще прошел мимо, но вроде прихватил мозги там, где надо. Удачно вышло.
Правда, то выражение тихой грусти, что я у него заметил, когда мои приехали, ни шло ни в какое сравнение с яростной ревностью, что всегда пылала в его глазах при виде родителей вместе.
— Ну и отлично, такими темпами мы тебя через пару недель домой заберем, да, Марго? — спокойствие и уверенность, что сквозили в словах и жестах отца, были тем самым энергетиком, который поможет мне с реабилитацией лучше всех здешних лекарств и процедур вместе взятых.
Домой, сука, домой хочу.
— Конечно, как только врач скажет, что он уже готов перенести дорогу, мы сразу же, — мама прокашлялась, но все же согласилась.
— Вот еще, здешний доктор имеет привычку держать пациентов до последнего, пока сами не сбегут. И не только лечит, нет, дорогая, он еще и воспитывает, — батя сделал «страшные» глаза и постарался легко улыбнуться.
Не напрасно. Мама хмыкнула, покрутила головой, фыркнула, а потом сказала вот совсем не то, что мы от нее ожидали:
— О, ну, и хорошо, что хоть кто-то может вас повоспитывать. Я-то с Русом успеха в этом нелегком деле не имела, да и с тобой бабушка тоже не сладила, выходит.
— Так, милая, дома про воспитательные провалы и успехи поговорим…
— А, покажешь мне педагогику? — мама хихикнула, отец по-настоящему улыбнулся, да даже я поржал: батя, наконец-то начал понимать иносказательно намеки на мамины любимые фильмы, скоро, глядишь, и до книг дело дойдет.
Ну, в итоге я провалялся еще три недели, а потом, после врачебной комиссии, был отпущен родителям на поруки. Но, откровенно, если бы не батины старые связи в армейке, хрен бы мне удалось из госпиталя свинтить так рано. Марку вот время пришло выписываться, а меня так и норовили еще подержать.
Да на хрен все это. Шкура новая наросла вроде, руки-ноги шевелятся, башка как-то варит — пора и честь знать.
Насколько я себя переоценил и собственное состояние сильно приукрасил, стало понятно, когда меня с почестями водворили домой. Ну, есть повод гордиться, хотя откровенно — ну его на хрен. Из Москвы прилетел я спецбортом МЧС, не один, ясен пень, за компанию, по договоренности моего куратора и нач.курса. С аэродрома до дома пролетел в реанимобиле с мигалками. Всю жизнь мечтал с синими люстрами по городу промчаться. Да.
Сопровождающая бригада скорой помощи проконтролировала, как меня дома утроили со всеми удобствами, оставили лекарства и назначения и свалили в закат.
Я слегка задолбался да и перенервничал, конечно.
Поэтому валялся в комнате своей тихо, впитывал атмосферу и дух дома, ну и в себя пытался худо-бедно прийти.
А ближе к полуночи у меня образовался неожиданный гость.
Судя по расширившимся глазам и разинутом рту, дома родители про меня говорили что-то явно другое.
Никита уселся на стул у моей постели. Сначала молча разглядывал меня. И только когда я прикрыл глаза, ибо действие обезбола потихоньку заканчивалось, а пугать братишку жуткой перекошенной мордой я не хотел, заговорил:
— Ты, бл*, теперь всегда так будешь? Ну, лежать типа?
— Надеюсь, что скоро попустит немного, — ответил честно и глаза прикрыл.
Как иначе скрыть восторг от активного словаря мелкого, я не знал.
— Мама много плачет и ругает безголовых мужиков. Не понял, сука, кого, но она плохо спит и всегда грустная.
Еще бы. Тут и так у них штормит, да еще и я со своими фортелями:
— Поверь, мелкий, я не хотел.
— Чего?
— Расстраивать ее не хотел.
— Ну, я тоже не хочу, бл*, но всегда расстраиваю, — о, как. Неожиданно. Может, все на так плохо, как родители думают?
Словарный запас — дело поправимое. Но, если вспомнить мои первые годы с мамой, надо признать:
— Сразу видно — родственные души мы с тобой. Хотим как лучше, а получается через жопу…
— Родственники? Мы же с тобой не…
— Нам, Никитос, с тобой дико повезло: нас с тобой мама нашла. А это значит, что раз родители общие, то и мы с тобой теперь друг другу братья.
Хмурится, губу прикусил, затылок чешет:
— В школе типа чё-то не то втирали…
— Ты их там слушай больше, в смысле, погоди. Конечно, в школе дело, в основном, говорят, но верь ты бате с матерью. Я их знаю подольше и скажу тебе, что вот они, правда, отвечают за слова. А тебе вообще сказочно повезло…
— С хера ли? — настороженно вскинулся братишка.
— Ну, нас с тобой обоих маме аист принес, да, но ты хотя бы твердо знаешь, кто тебя родил. Поэтому тебе определенно повезло, в будущем для самосознания, говорят полезно.
— Фигли повезло, если она умерла сразу?
— В том, что умерла — хорошего ничего, но ты точно можешь не переживать и не ждать, что внезапно откроется дверь, и оттуда выплывет какой-нибудь ужас с криком: «Сыночка!». Так что ты подумай, как нам с тобой все же по жизни фартануло, маленький брат.
— Ок.
И он тихо растворился в ночи.
Фига-се, ниндзя, с лексиконом сапожника-моряка-в-отставке!
Кстати, про отставку тоже надо подумать будет.
Отец, что нарисовался у меня часа через пол после визита Никитоса, хитро улыбнулся и выдал мне кружку какао:
— Как встанешь, научи мелкого.
— Чему? Как быть идиотом?
— Не гони волну, Рус. Мы с Марго в восторге от твоей сознательности и гражданской позиции настолько же, насколько в ярости оттого, что ты до сих пор позволяешь эмоциям тобой управлять. Но это дело второе. Объясни Никите смысл вашего ритуального распития какао. Ему должно зайти. Плюс дополнительный крючочек, что его с тобой свяжет. А там, глядишь, и мы подтянемся.
— Тяжко, да?
— Ну, не сахар, но свет в конце тоннеля виден. Если это, конечно, не встречный поезд, которым нас снесет.
— Я попробую с ним договориться.
— Ты бы с собой договорился уж, сына. Сколько можно всем нервы на бобинки наматывать? — мама возникла у изголовья внезапно. Поправила одеяло, потрогала лоб, погладила по волосам. — Такой ты у меня уже взрослый, но местами бывает — только обнять и плакать.
Потерся щекой об мамину руку. Вдохнул запах черной орхидеи — и как теплой волной из детства накрыло. Мама так стала пахнуть, когда папа Влад у нас появился. Это до сих пор кажется ароматом счастья. Кстати, да:
— Родители, а как у вас там, на кафедре-то дела? А то мне все не до грибов было…
— Ох, милый. Все нормально у нас. Ты, главное, поправляйся, а там мы со всем разберемся…
Батя при этом так выразительно в мамину сторону посмотрел, что даже я — бревно-бревном в намеках, понял: есть что-то там такое… неприятное.
Лады, разберемся, раз уж я дома, наконец-то.