А он красавец: раздался в плечах, заматерел. Прищур, как и раньше, хитрый, хоть и через боль. Руслан теперь весь непрерывно излучает в пространство силу, жёсткость, непримиримость.
Только на черта ему сдалась старая, задёрганная жизнью и проблемами, тётка с чужим ребёнком?
Вот, то-то и оно.
— Прости меня, Руслан! Прости, пожалуйста! — улыбайся, утирая украдкой слёзы, кивай, зубы сцепив, и уходи.
Быстро.
Вперед. К останкам семьи.
Домой простигосподи.
Только-только утерла слезы, как пришлось срочно кивать врачу, забирая вялую после наркоза дочь, и обещать непременно выполнять все рекомендации. И, конечно же, сразу сообщить, как только деньги на операцию поступят, чтобы назначить дату и время.
Выползла с дочерью на крыльцо разбитая, с трудом переставляя ноги.
И обалдела.
Что за странный день сюрпризов?
Это было так неожиданно: увидеть Всеволода перед входом в «Педиатричку».
Нет, я обязательно писала ему каждый вечер: где мы, что делаем и какие планы, но давно уже не ждала его участия в нашей жизни.
Смирилась, сдалась, сказал бы кто-то. Мне было плевать, потому что нужно честно признать, без присутствия Севы рядом жизнь наша стала гораздо спокойнее, несмотря на все Лизочкины проблемы со здоровьем.
— Долго ты. Давай быстрее. Поехали, я припарковался еле-еле.
— Спасибо большое, что забрал. Сегодня Лизе делали…
— Мне это не важно. Мы с тобой договаривались — ты с этим ребенком на мое участие не рассчитываешь.
Да, мы договаривались, но все равно очень больно слышать, как отец отказывается от своей дочери. Очень больно.
Пока машина ехала до питерской квартиры Всеволода (даже про себя не могу уже его мужем звать, потому что он кто угодно, но не муж и отец), я несколько раз пыталась попросить просто нас высадить, а там мы сами доберемся до Новгорода.
Только сколько бы раз я рот ни открывала, тут же язык сразу к небу прилипал. Ни звука.
Как давно я здесь не была?
Ну, кажется, меня отсюда на сохранение последний раз увозили, а потом я так до самых родов и лежала в роддоме, и сюда не возвращалась. Из роддома мы переехали в ДКБ№1, а оттуда уже в Новгород.
О, все те же дамы на лавочках в бусах, с прическами и макияжем. Кажется даже химичка из школы, где я преподавала так недолго и впечатляюще.
Вежливо здороваюсь, и нам приходится задержаться, потому что даже Сева не идет против этих фурий. Знает же, на что они способны, а ему-то еще жить здесь.
— Ох, Ладушка, давненько тебя не видели, деточка.
Отделываюсь общими фразами:
— Дочка болеет. Мы между больницами перемещаемся почти все время.
— Эх, дети — наше счастье, наша самая главная забота.
— Что ж ты, Всеволод Бенедиктович, так плохо о супруге печешься? Вон исхудала вся, как былинка на ветру. И под глазами черно.
— С малышом-то поди трудно ей одной. Да и больницы, не самое райское местечко. А ты все нам: «Дело молодое», да шмар всяких к себе таскаешь.
О, какой пердимонокль нарисовался!
Даже Всеволод оторопел, но быстро себя в руки взял:
— Вы, уважаемые это бросьте. Никого я не таскаю. Только иногда ученики на дополнительные занятия приходят. Пока жена в больнице, время с пользой для семейного бюджета надо проводить. Да и лекарства, они, знаете же, денег требуют.
Стою офигеваю со скромной улыбкой в пол-лица. Это он-то зарабатывает репетиторством? Даже я не настолько наивна. И денег мы от него не видим.
Ну, может, тогда и мечта моя с разводом удастся? Дочь ему не нужна, меня он отселил, себе ни в чем не отказывает.
Чего тянуть? Кому это?
Пока задумалась, я уже уверенно в подъезд втолкнули. Да, нельзя рядом с ним зевать. Нельзя.
Поднялись в квартиру, я сняла куртку, раздела Лизу, зашла в ванную комнату вымыть руки.
О, в мусорном ведре смятые упаковки от презервативов и пустой пузырек из-под мирамистина.
Я все еще уверена, что мы семья в кризисе, да?
Вышла на кухню с дочерью на руках. Лиза устала и по всем признакам собиралась плакать. Лучше поспешить.
Нам надо все же поговорить со Всеволодом.
Н-да. Поговорить.
— Обалдела? Какой развод? — муж смотрел с удивлением, с негодованием даже. Высказался резко, голос незнакомый, поэтому малышка моя тут же заплакала.
Сева скривился, как с похмелья:
— Эту некондицию давно пора сдать в приют, только время тратишь зря. И мужа совсем забросила, плохая ты жена, Лада. Не этому тебя родители учили.
О, как. А тебя-то точно мать-покойница таким словам в адрес дочери учила, да?
Пока я стою с открытым от изумления ртом, он еще с большей претензией продолжает:
— Мы с тобой на море съездим, иммунитет тебе улучшим, а там уже и нормальный ребенок родится.
Охренел?
Отступаю к двери, но голос, удивительное дело, не дрожит:
— Нет. Никуда я свою дочь не сдам. И ты же сам понимаешь — ничто нас не связывает, не нужна я тебе. Давай разведемся, Всеволод!
О, знакомое бешенство в глазах разгорается и рык тоже знакомый, увы:
— Куда собралась, дура? Кому ты нужна такая убогая извращенка? К сопляку этому, своему поклоннику? Да, сейчас! Если бы не отчим его, давно бы показал, кто он и где его место.
А вот это что-то новое про Руслана и его родителей. Никогда ничего подобного не проскакивало до сих пор.
Вдыхаю и стараюсь говорить медленно и спокойно, но мне уже страшно.
Я ведь помню.
Но раньше я была одна, я знала, что не заслужила ничего другого. И терпела.
— Я ухожу не к кому-то. Мы с Лизой справимся сами. Ты же понимаешь, что твою дочь…
Тут-то и рвануло почему-то:
— Не дочь она мне! — вдруг рычит этот незнакомый мужчина, с которым я прожила столько лет.
И нависает над нами:
— Откуда нагуляла только? Я же смотрел! Бесстыжая девка, деревня безмозглая. Знай свое место. Распустилась вконец.
И каждая фраза сопровождалась оплеухой или затрещиной.
Нет, сначала я еще как-то уворачивалась и старалась прикрыть Лизу, но Всеволод, кажется, зверел на глазах.
Дочь от испуга начала кричать громче, и тут его совсем накрыло:
— Шлюха! Дрянь!
Во рту почувствовала металлический привкус, и как будто с глазом что-то совсем не то.
Кровь закапала на розовую Лизину кофточку.
Отпрыгнула в сторону, схватила со стола не глядя то ли графин, то ли вазу. Швырнула в лицо Всеволоду и бросилась в прихожую.
Не помню, как открыла дверь и выпала на лестничную клетку с воющим ребенком.
Как потом домовые феечки сказали, голосили мы с Лизой на пару и очень мощно. Полдвора сбежалось к тому моменту, как мы из подъезда вылетели.
— Ох, и Митрич тут кстати. Скорее сюда, помощь нужна. Петровна, звони в скорую — младенца избили, и мать на ладан дышит. Так и скажи им — убийство у нас.
— Какое убийство, чего вы несете, — рычал Олег Дмитриевич, наш участковый, живший в соседнем доме. Видно, до нашего появления он с собакой гулял, потому что Бим под ногами у него крутился. И тоже выл.
Пока сердобольные стражи дворового порядка созывали помощь и требовали от Митрича защиты, я устроилась на лавочке. Пыталась одновременно успокоить дочь и унять кровь, что стекала на мою кофту. Выскочили мы как были и без курток нам питерской осенью оказалось зябко, но даже это не могло меня заставить пойти наверх, в квартиру.
А вот Олега Дмитриевича заставил долг. И домовые феечки.
Скорая помощь прибыла почти одновременно с нарядом полиции. Петровна сразу всех сориентировала: кому куда пойти и что срочно делать. Полицейские отправились за Митричем, а остальные свидетели обещали держаться очереди и бурно выражали свое желание высказаться.
Фельдшер «Скорой» быстро осмотрел Лизу. Протер ей голову тампоном с перекисью. А потом, оглядывая мое лицо с бурыми потеками и, вероятно, наливающимися синяками спокойно сказал:
— Ребенку на ночь ванну с солью можно, молока теплого или что там за чай успокоительный даете? Ромашку, фенхель. Вам мазать ушибы троксевазином, можно бадягой. Тут, где рассечено, я сейчас банеоцином присыплю. Повторяйте, пока не подсохнет. Бумагу я вам выпишу. Завтра хорошо бы побои снять в травмпункте. Ну, или хотите, сейчас в больницу?