Профессор Ланская-Коломенская очень счастлива, и это ощущение наполняет всех, кто находится рядом с ней. Она его излучает в пространство просто непрерывно. Так же как и ее сын когда-то.
Больно. Как же это больно, оказывается.
Быть рядом со счастьем.
Рядом. Не вместе.
Глава 4
Маргарита
Снег за окном сегодня особенно густой, а ветер — сильный.
Метёт. Заметает.
Рус с Марком после занятий умчали на всю ночь рубиться в какую-то новую приставку к Игнату. А мне, после внезапной встречи с Ладой-простите-Пресвятые-Просветители-Юрьевной да и всей этой нервотрепки с Инной, а также пустых переживаний пополам с самоедством, настолько грустно, что я выпила оставшиеся с Новогодних каникул полбутылки «Мартини» и даже выключила любимую гирлянду.
Не помню, когда после второго замужества было такое настроение, что я даже о внеочередной встрече с психотерапевтом договорилась?
Когда оперировали Реваза Равильевича? Нет, я тогда вернулась из больницы и сидела в кресле, замотавшись в плед, тупо считая частоту смены режимов мерцания.
Или когда умер отец? Тоже нет. Помню, что я поговорила с матерью, перевела им денег на похороны, да собственно и все. Вечером, после ужина уведомила своих домашних, но на предложение Влада поехать в Ухту ответила категорическим отказом. Не было у меня такой потребности. И тоски не было.
Так что вынуждена признать: в этом браке, ощущая постоянную поддержку и заботу мужа и сына, я пять лет была, как эта самая гирлянда — яркая, сияющая и очень энергичная.
Видимо, бобик сдох.
Бездумно смотрю в ночь на белёсую мглу, когда в прихожей хлопает дверь. Держусь изо всех сил, чтобы не броситься навстречу.
Это так привычно, так нужно. Но не сегодня, не сегодня. Увы.
Возможно, и никогда больше?
Ну, глупости же! Бред! Но вот так меня что-то закоротило. Да, признаю, что меня прилично «клинит», не знаю, может, гормоны? Или маразм уже?
Проходит несколько томительно долгих минут и вот он появляется на пороге кухни. Оглядываюсь, вздыхаю — Ланской, как всегда, идеален.
Атмосферу похоронную муж ощущает и, судя по поднятым бровям, игнорировать не планирует. Так же как и темноту.
— Что-то рано эта потухла. Вроде же в ноябре меняли. Ладно, завтра купим новую, не печалься, Марго.
Неопределенно пожимаю плечами. Отворачиваюсь обратно. Тру виски пальцами.
Влад еле различимо тянет: «Та-а-а-ак!» и подходит ближе.
— О чем твои думы этим вечером, моя Королева, что ты вдруг мужу не рада?
Губы кривятся в жалком подобии ухмылки:
— А может, нам, правда, пора уже отпустить и освободить друг друга? — почти шепчу.
Смотрю в окно, обняв себя руками, в попытке сдержать нервную дрожь. Я верю Русу, да я даже Марку в этой ситуации верю, но мне так горько. Просто допустить мысль…
Только лишь предположение о наличии другой женщины у моего мужа режет меня остро заточенным скальпелем до костей.
— О, мое любимое. Так, Любушка у нас уже была, а потом месяц сходил с ума я, и плакала ты. Ну, давай расскажи, откуда ноги растут у этого бреда теперь, а?
Муж, присвистнув недоверчиво, останавливается рядом, упираясь плечом в балконную дверь. Краем глаза в очередной раз оглядываю всю эту нереальную красоту и мощь Ланского. Ох, Пресвятые Просветители, дайте мне сил!
— Да вот, Инна твоя ко мне вчера приходила…
— Не моя. Не была и не будет, — Влад говорит спокойно и именно поэтому дышать мне становится легче.
Фыркаю и продолжаю:
— Сказала, мол, я же мудрая, понимать должна, что держу тебя, не даю развиваться, идти вперёд… а с ней у вас любовь и бесконечное счастливое будущее…
— Так, иди-ка сюда, мудрая моя женщина! — Влад неожиданно резко выбрасывает вперед руку, так что увернуться я не успеваю.
И спустя мгновение оказываюсь крепко прижатой к нему, закутанной в его объятья.
— Одна-единственная моя женщина в этом мире — ты. Любимая и бесценная жена!
Глаза в глаза. Как тогда, в вигваме у озера.
В родных руках так привычно тепло, что я согреваюсь почти моментально. Чувствую, как из пальцев уходит противная колкая морозная дрожь, лёгкие расправляются следом за разворачивающимися рёбрами при вдохе. А глаза влажнеют.
— Инна — маленькая борзая нахалка. Получила отворот-поворот у меня, но не успокоилась, а полезла к тебе. Хорошо, я обещал, что она пожалеет, если не оставит свои абсурдные идеи. Что ж, так и будет…
Муж держит меня крепко, говорит, не отводя взгляда.
Облегчение накатывает волной, но я же должна уточнить:
— Подожди, Влад, а разве она не права? Я ведь, и правда, сильно тебя старше…
О, мрачнея лицом, Владимир Львович изволят гневаться:
— Выбрось эту чушь из головы немедленно! Мне плевать, кто там, что себе вообразил и придумал. Я люблю тебя!
Такая экспрессия, как тут удержаться?
— Вот и я решила, что «понимающей» была в своей жизни достаточно. А что до мудрости, которая приходит с годами? Иногда годы приходят одни. Ты — мой! Ты сам так решил. Я согласилась. Все. Теперь так и будет.
— Ну и хвала твоим мужикам! — звучит внезапно.
— Каким мужикам?
— Кириллу и Мефодию!
Ох, а это нечестно!
— Влад! Ну, сколько можно?
— Столько, сколько нужно. Люблю! Любил и любить буду! Ты моя! Или, погоди-ка, дорогая…
— Что?
Не могу понять, с чего он так насторожился и, кажется, сердится ещё сильнее.
— Ну, как что? Проректор давеча намекал, что я тиран и деспот: тебя не выпускаю выступать за границу. А ты скучаешь, но не смеешь мне перечить… не отсюда ли ветер дует?
— Ты о чем? — недоумеваю искренне, ибо сама я от Влада никуда выступать не рвусь.
— Да все о том, что он не успокоился и за эти пять лет не остыл ни хрена. По-прежнему к тебе подкатывает, даже меня не стесняется, гад лощёный!
Я в шоке. «Вот это поворот», как любит говорить сын.
— Влад! Что за глупости! У нас исключительно рабочие отношения были всегда…
Не успеваю договорить, как он сжимает мое лицо в ладонях и начинает быстро целовать: лоб, щеки, виски, нос и, контрольный, жаркий поцелуй — в губы.
Такой горячий, что я задыхаюсь, плавлюсь и не могу сдержать низкий долгий стон. Который муж ловит, поглощает и снова окунает меня в кипящую лаву своей страсти.
В сторону летят его рубашка и мое домашнее платье, тапочки со стуком падают на пол в тот момент, когда я оказываюсь сидящей на подоконнике в одном бюстье. Любимые бесшовные трусики испарились с давно уже не ищущей приключений попы, как бы сами собой.
Хотя нет: Влад демонстрирует их мне, а после, с очень довольным видом, прячет в заднем кармане своих джинсов.
Прижимает к себе и шепчет в волосы:
— У тебя, возможно, только рабочие, а вот проректор наш на тебя слюни пускал, ты ещё за Мироновым замужем была. Все видели, одна ты не в курсе…
Я начинаю мелко подрагивать, когда муж принимается выцеловывать шею и спускается к груди, поэтому успеваю только прошептать:
— Глупости какие! Не было ничего подобного! Да и Саша…
А вот тут Влад реально звереет.
Капкан рук на талии становится жёстче. Меня практически впечатывает в его тренированное тело и расплющивает по нему, поцелуи превращаются в укусы, чередующиеся с довольно грубыми облизываниями пострадавших мест.
— Ах, Саша! Ну, держись! Я долго мирился с его назойливым и неуместным присутствием рядом с тобой. Думал — ради Руса можно и потерпеть. Хватит! Больше никаких неожиданных встреч, случайных чашечек кофе или пары бокалов «Мартини», чтобы обсудить научно-технический прогресс! На хрен Миронова, слышишь меня, Марго? — с этими словами крючки на бюстике вырываются «с мясом», а грудь оказывается в полной власти зло рычащего мужа.
Сначала от души приложившись затылком об оконное стекло, а затем проморгавшись и кое-как вернув себе способность дышать, попробовала добраться до пряжки ремня на джинсах Влада. Инициатива была воспринята благосклонно: на мгновение меня выпустили из рук, ремень был расстегнут и улетел вместе с джинсами куда-то во тьму кухни, а после меня крепко прижали к горячей груди. Шепотом в макушку прозвучало: