Такой период у нас в жизни с ней был впервые.
Регулярные посещения психолога и консультации юриста внушали мне оптимизм и позволяли рисовать будущее не сплошь чёрной и серой красками. Сердце все еще кровоточило и болело от того, как я бездарно профукала столько лет, а главное — упустила единственного, самого-самого мужчину, к которому тянулась душа с первой встречи.
Но, что имеем, с тем и живем. Прочь сожаления и пустые теперь слезы. Антонина говорит, что дело с квартирой успешно движется, и, вероятно, в ноябре будут деньги.
А пока я провожаю октябрьские дни сидя в парке, что разбит вокруг здания центра. У высохших фонтанов в вечерней тиши думается хорошо. Поэтому я обстоятельно и не спеша составляю подробный план с вариациями. На будущее.
Мозги очень хорошо прочищает работа.
Днём я занимаюсь историей, русским и литературой с ребятами, которые с матерями живут в центре, а по вечерам болтаю о своем давнем опыте в репетиторстве и волонтерстве с ночными дежурными.
Жизнь есть за пределами того мирка, где я провела десяток лет. И я тоже могу найти себе в этой жизни место.
И да, препараты свои я принимаю и с психиатром созваниваюсь. И нет, мне не стыдно за это лечение.
Очень неожиданным для успокоившейся меня оказывается звонок Севы.
— Ты сильно неправа, Ладушка. Но я тебя понимаю и прощаю, конечно. Глупости все делают, главное — понять и исправить. Давай встретимся, поговорим. Я уверен, мы найдём приемлемое решение наших сложностей.
Ой-ой.
— Конечно, решение есть. Я подала документы на развод. Ни я, ни Лиза тебе не нужны. Нет смысла мучать друг друга.
— Ты же понимаешь, что бегство не выход. Нам необходио все спокойно обсудить. Приезжай домой, милая.
Ни за что! Я, может, и блаженная, как болтают меж собой здешние дамы, но не совсем же отмороженная?
— Нет. К тебе я больше не поеду. И встречаться с тобой до суда не хочу.
— Какой суд, Ладушка? У нас с тобой дела семейные, личные, никого они не касаются.
Мороз по коже. Да, они столько лет были такие. Скрытые. Тихие. И очень-очень страшные, эти наши личные и семейные дела. Я помню.
Но сейчас я знаю, я уверена, что не все так живут. Это нужно пресекать. Страх в семье — недопустимо.
— Они были бы такими, если бы не включали в себя физическое насилие.
— О чем ты, девочка моя? Подумаешь, немного воспитывал свою жену, — Сева смеется.
Для него ударить женщину — норма. Сколько раз свекровь вспоминала, как отлеживалась у подруг, пока муж уезжал в командировку, после того как учил ее жизни. Слушала тогда эти воспоминания с содроганием. Думала, как же это ужасно и неправильно. Верила, что у нас так никогда не будет. Напрасно.
Я ведь даже момент сейчас не вспомню, когда начались побои. Сперва затрещина или хлопок по попе со словами: «Молчи женщина, знай свое место!».
Вроде шутки. Семейной. Да.
Затем сильнее, чаще и больше.
А потом, после очередной ссоры, вопрос врача в травмпункте:
— Побои снимать будем?
Ужас. Паника. Стыд.
— Нет! Это называется не так. Говорить нам уже не о чем. Ты меня не слышишь. Увидимся в суде, Всеволод.
— Брось эту абсурдную идею о суде. Дело закроют, как только ты заберёшь заявление.
Да, конечно, сейчас! Я столько времени силы собирала, чтобы его написать!
— Но я его не заберу, — боже, держаться мне придется еще сколько?
Всеволод не сомневается.
Всеволод диктует:
— Заберёшь. Ты моя жена, Лада, и будешь делать, как я скажу.
— Я с тобой развожусь, и ты мне больше не указ.
— Осмелела, мерзавка? Кому ты, дура дефектная, нужна? Сопляку твоему? Да я вас так ославлю, вся карьера его родителей пойдет прахом. А тебе на улицу не выйти будет. Слышишь, Лада? Возвращайся немедленно.
— Нет. Прощай.
Положить трубку. Сбросить три следующих с этого номера.
Выдохнуть, глядя в окно.
Как же это дико. Но еще год назад я бы слушала и слушалась.
Но не теперь.
Нам с Лизой Всеволод не нужен. Мы есть друг у друга, мы справимся.
Да и Лейла Джанибековна сказала, что если вдруг совсем станет тяжело, я могу работать и жить в Центре.
Благослови боже Маргариту Анатольевну.
Таким образом я себя успокаивала, но спала все равно плохо и поэтому с утра пошла-таки сдаваться.
Управляющая Центра меня внимательно выслушала и обнадёжила:
— Сиди в здании, за ограду не выходи. Внутрь ему не попасть, только если сама выйдешь. А так он для тебя не страшен.
Жизнь наша приобрела тревожную составляющую: я начала вздрагивать от резких звуков, с подозрением косилась на открывающиеся двери и одна нигде не ходила.
Вроде разумные меры предосторожности, но не сильно они мне помогли. Да.
В конце октября, в это время, когда молодежь заигрывает со всей этой мистической глупостью и потусторонней жутью, вечером девочки-волонтеры попросили помочь принести бумажные цветы и шары для украшения зала к празднику.
У ворот стоял фургончик с яркими наклейками «Ваш день рождения — наша забота». Девчонки бегали между воротами и задней дверью — таскали охапками цветы, плакаты, гирлянды шаров.
Вот где были мои мозги, когда я подошла к машине, а?
Дура, прав был муж, хоть и пуганая.
Среагировать я не успела.
Меня схватили со спины, прижали руки и закрыли лицо вонючей марлей. «Хлороформ» — была моя последняя мысль.
Глава 42
Руслан
На полигон с утра мы с бро приехали вместе.
Тихий и приличный Ник принимал гостей: «старая гвардия» в знак поддержки выделила нам на денёк Селену с мамой. Нику будет не скучно.
И пока Марк, как более здоровый и благонадежный, отправился проявить свои навыки дрессировки курсантов, я остался ждать на командном пункте. С Николаичем, который вдруг изъявил желание заценить мои пробы на ниве педагогики.
Вчера, когда я ему в панике звонил, разыскивая Ладу с дочерью, он был краток:
— Когда на полигон зван?
— Завтра в десять утра.
— Отлично. Буду с информацией. Как родители?
— Батя гораздо лучше, ждем домой со дня на день.
— Добре. До завтра.
И вот сидит спокойный, в ус не дует, а я чуть ли не по потолку готов бегать от нервов. Но надо выдержать, иначе, что я за пример для молодежи по поведению в экстренных и стрессовых ситуациях?
— Садись здесь, — снисходит мой куратор.
Устраиваюсь рядом, потому что говорит он негромко. Всегда.
— «Бывших» у нас, парень, нет, — сказал Николаич мне лет десять назад, когда я наивный лопух спросил его: «А Вы бывший разведчик?».
Ну, молод был, чё?
— Так вот, Руслан Владимирович, по состоянию на сегодняшнее утро, ни в одной больнице или морге не зарегистрировано никого с такими данными, как ты искал. Выдыхай.
Сначала вздрогнул, а потом послушал совета. Ну и решил еще парой разжиться:
— Как тут выдыхать? Где они? Чего делать-то мне?
— Ты сюда зачем явился? Вот это и делать, — куратор был непробиваемо уверен в своей позиции. Как всегда.
Меня же потряхивало порядком:
— А Лада?
— Лада Юрьевна с дочерью были в отделении полиции и подали заявление об избиении мужем и отцом. Приложили врачебное заключение. А после этого, вероятно, убыли из города.
Кошмар. Бедные девочки. Бл*, я дебил. Ну, что я за мужик, если не предвидел, не защитил, да и вообще — узнал после?
— Но там, где они жили до этого, их нет, — куда их, напуганных, понесло?
— Думай, парень, к кому она могла податься за помощью в такой ситуации? Она вообще сама, откуда родом? Может, к семье?
Что-то же мелькало. Ёпрст, не помню. Надо ребят спросить.
— Понял. Благодарю за информацию.
Николаич хмыкнул, поглядел поверх моей головы на полосу препятствий, покивал:
— Да-да, благодарит он. Выдохни. У тебя есть срочное дело. Отбрось все сомнения и переживания. Иди туда и покажи, на что ты еще способен.
Такое себе напутствие, но сойдет.