Кроме них, возле церкви собралось еще множество народу. В основном это были любопытные, собиравшиеся посмотреть на великосветскую свадьбу. Кто-то выкрикнул поздравление, и толпа подхватила приветствие.
— О, Вулфрик, — воскликнула Кристина, — как же весело!
Рассмеявшись, герцог схватил ее за руку и бросился бежать вниз по ступенькам. Сверху на них лился дождь из розовых лепестков.
На середине пути Кристина остановилась, подняла с земли охапку лепестков и, радостно смеясь, бросила ее обратно Рэнналфу, Рейчел и Джервису.
Поднявшись в открытую карету, молодая герцогиня принялась оправлять свое кремовое с зеленой оторочкой платье, в то время как герцог развязал сумку с монетами и принялся швырять ее содержимое в толпу.
Один из облаченных в ливрею лакеев взобрался на облучок к кучеру, двое устроились сзади, и карета тронулась с места, издавая оглушительный шум. Впрочем, так оно и должно было быть, учитывая, что сзади для соблюдения традиции были привязаны старые башмаки, жестянки и множество разноцветных лент.
Вулфрик взглянул на свою жену, свою герцогиню и взял ее за руку.
— Наконец-то. До этой минуты я не верил, что мы будем жить вместе долго и счастливо.
— О нет, только не долго и счастливо, Вулфрик, — возразила она. — Это так обыденно. Мне нужно другое. Мне нужно счастье и жизнь, ссоры и примирения, приключения и…
— Тсс… — Герцог наклонился и поцеловал ее в губы.
— Ну да, и это тоже, — рассмеялась герцогиня Бьюкасл.
Сзади раздавался оглушительный рев толпы, в то время как двое лакеев герцога с выражением особой торжественности на лицах смотрели вперед.
Эпилог
Наступил тридцать седьмой день рождения герцога Бьюкасла. День, который он раньше никогда не отмечал с таким размахом.
День рождения совпал с первой годовщиной его свадьбы. Естественно, Вулфрик планировал отметить эту дату вместе со своей герцогиней, но собирать гостей по этому поводу не хотел.
Если бы все пошло по его плану, думал герцог в ожидании, пока камердинер завяжет ему шейный платок, они с Кристиной отправились бы на голубятню, где провели большую часть Рождества.
Тем не менее, в Линдсей-Холле собралось множество гостей. Их было гораздо больше, чем в прошлом году на Пасху, должно было еще прибавиться по окончании церковной службы, на которую отправилось большинство приглашенных.
Поводом для торжества был вовсе не его день рождения и даже не годовщина свадьбы. На этот раз герцог с герцогиней вообще не были в центре внимания. Зато эта честь выпала Джеймсу Кристиану Энтони Бедвину, маркизу Линдсею.
Правда, через час после того, как шейный платок герцога Бьюкасла был тщательно завязан и он сам облачился в полный вечерний костюм, а герцогиня Бьюкасл надела новое голубое платье под цвет глаз и новую шляпку, маркиз выразил готовность уступить им эту привилегию.
Он попросту уснул.
Проснулся он в тот момент, когда вода, которая должна была быть прохладной, но малышу показалась прямо-таки ледяной, пролилась ему на лобик. В течение трех минут он изо всех сил пытался выразить свой гнев по этому поводу.
Но воду скоро вытерли, и он оказался прижат к кому-то, чьи сильные руки красноречиво дали ему понять, что, как бы его ни любили, нечего позориться и плакать из-за всякой ерунды.
В конце концов, видимо, не желая спорить, лорд Линдсей снова заснул. Его только что крестили, и по этому поводу на нем была надета великолепная крестильная рубашка, которую носили отпрыски многих поколений герцогов Бьюкаслов.
К нему тут же бросились тети и дяди, бабушка и двоюродная бабушка, чей лорнет на мгновение запутался в кружевах его рубашки. Были у него еще и двоюродные братья и сестры, которые, к вящему удивлению и ужасу няни, требовали позволить им подержать его после того, как он вернется домой. От этой просьбы воздержались только двое — старший Дейви, считавший это ниже своего мужского достоинства, и младший Роберт, сын дяди Аллена и тети Рейчел, который спал в колыбельке в детской. Чести подержать лорда Линдсея удостоились только Бекки с Марианной, да и то им было приказано сесть поудобнее и вытянуть вперед руки.
После этого над маркизом принялись кудахтать многочисленные соседи, а потом его отнесли в детскую, и мама поцеловала его в одну румяную щечку, а папа — в другую.
Но он даже не проснулся. Укутанный в теплое одеяльце, маркиз хранил величественное безразличие. Тем не менее, лежа у себя в колыбельке, он различал два голоса, разговаривавшие где-то над ним. Эти голоса принадлежали двум людям, которых он любил бы больше всех на свете, если бы понимал хоть что-то в возрасте шести недель и двух дней.
— Наше маленькое чудо, — умиленно проговорила его мама.
— Наша маленькая забота, — отозвался его папа более твердым, но столь же любящим голосом. — В церкви он не просто злился, он был в ярости. Мне кажется, он не даст нам ни минуты покоя.
Если бы маркиз Линдсей спал не так крепко, он бы почувствовал, как чьи-то пальцы нежно погладили его по щечке.
— Надеюсь, Вулфрик, — сказала Кристина ласково. — Я так надеюсь на это. И еще я надеюсь, что у него появятся братишки и сестрички, чтобы еще больше занять наше время.
— Ну что ж, — проговорил герцог Бьюкасл твердым, уверенным голосом, — если я могу сделать что-либо для претворения в жизнь твоего желания, любовь моя, прошу тебя сообщить мне об этом.
Герцогиня Бьюкасл мягко рассмеялась.
Маркиз еще не знал, что такое братья и сестры, но, Бог даст, скоро узнает…