— Алекс? — Если тетя Софи была сначала просто обескуражена, то сейчас она просто пришла в ужас. — Я нахожу подобную фамильярность очень странной, ведь несколько часов назад ты спрашивала меня, кто он такой. Не говоря уж о том, Эмилия, чему свидетелем я только что была. Что здесь происходит?
Если он не возьмет ситуацию под свой контроль, дело может обернуться катастрофой. Алекс невозмутимо сообщил:
— Мы с леди Эмилией встречались раньше, но ни разу не были представлены друг другу. Понимаю — то, что вы видели, может быть истолковано в определенном смысле, однако…
— Прошу прощения, милорд, но то, что я видела, может иметь одно-единственное толкование. Эмилия, выйди, пожалуйста, через заднюю калитку. Карета ждет. За время твоего слишком долгого отсутствия я предположила, что у тебя могут быть затруднения, и вызвала карету. А потом встревожилась окончательно и пошла тебя искать. Мы уезжаем сейчас же, но сначала мне нужно сказать пару слов лорду Александру.
Было очень трудно разыгрывать величественную разгневанную родственницу-опекуншу, когда сноса капает дождевая вода, однако София добилась нужного эффекта. С каждой минутой отсутствия Эмилии она тревожилась все сильнее и сильнее. Что-то случилась, решила она, и ее инстинкт сработал, как никогда.
— Не думаю, что…
Эмилия пыталась возразить, умудряясь при этом выглядеть просто восхитительно, даже теперь, когда сияющие белокурые локоны растрепались, а на юбках темнели пятна влаги. К тому же у нее был вид женщины, которая только что целовалась: полураскрытые губы, чуть опущенные ресницы.
— Это ясно, что ты не думаешь, — отрезала София, искусно принимая тон строгого судьи, хотя никогда раньше не бранила Эмилию. — Иди же, дитя мое. Мы обсудим случившееся по дороге домой.
— Я вымокну. — Эмилия упрямо не двигалась с места, но дождь тут явно был ни при чем.
— Ночь теплая, а я уже достаточно вымокла. Так что отправимся домой в одинаково плачевном состоянии.
Ее племянница обычно умела настоять на своем, однако сейчас, по-видимому, Софии удалось изобразить сталь в голосе. Эмилия сдалась с поразительной покорностью, хотя и бросила последний красноречивый взгляд на высокого молодого человека, который в небрежной позе стоял в центре павильона с непроницаемым выражением на прекрасном лице. Потом она пошла вниз по ступенькам.
— Вы в своем уме? — без обиняков спросила София. — О чем вы думаете, милорд? Мой зять не питает добрых чувств к тому, кто носит имя Сент-Джеймс. Если бы не я, а он сейчас обнаружил бы свою дочь в столь компрометирующей ситуации в вашем обществе, вы бы уже искали секундантов, чтобы назавтра встать на рассвете. Уверяю вас!
Александр Сент-Джеймс только приподнял темную бровь и нагнулся, чтобы поднять с пола фрак.
— Как долго ваша племянница испытывает затруднения с дыханием, и насколько это опасно?
Ей следовало сказать, что это не его дело, но он, казалось, был так искренне взволнован!
И кроме всего прочего, она только что стала свидетельницей очень необычного поцелуя. Этот мужчина, с гривой черных волос, в своей поразительной мужской красоте, и Эмилия, такая тонкая, белокурая, вместе, сплетя очень нежные объятия! Прекрасный момент, и София чуть было не повернула прочь, чтобы незаметно отступить, да вспомнила, кто он такой. Даже не будь между их семьями вражды, о которой знал весь свет, так ведь у него репутация человека распутного. Вполне заслуженная репутация! Ходили слухи, что его нынешней любовницей является итальянская оперная дива по имени Мария Греко, известная не только своей красотой, но и непостоянством.
Однако к собственному удивлению она сказала:
— Было гораздо хуже, когда она была ребенком. А сейчас это приключается с ней только весной.
— И она так сказала. Где ей хуже — в Лондоне или за городом?
— Здесь, в Лондоне. Подозреваю, это как-то связано с копотью. Когда становится теплее, трубы по всему городу коптят меньше, и тогда ей становится гораздо легче.
— Тогда какого черта она не вернется в Кембриджшир, если находиться здесь опасно для ее здоровья?
София поправила тюрбан, который безнадежно заваливался набок, поскольку весь пропитался водой.
— Я настаивала на более позднем приезде в Лондон, но ее отец был непреклонен. Она не должна была пропустить начало сезона.
Он пробормотал что-то себе под нос, весьма похожее на «чертов дурак». В душе София согласилась с подобным определением, отдавая, однако, себе отчет, что Эмилия с самого детства научилась справляться со своим недугом. Насколько Софии было известно, никто в обществе даже не подозревал, что с Эмилией что-то неладно.