Немного справедливости
Я знал, что это рано или поздно случится, но не думал, что всё произойдёт так незаметно. Она припёрла это животное и несколько дней прятала его в каких-то неизведанных мною частях квартиры, а я жил спокойно и даже не догадывался, что конец света уже наступил. И тут вдруг эта скотина гавкнула. - Это что такое? - спрашиваю я. - Да ничего страшного, у меня кашель небольшой! - говорит вроде бы мне, а глаза куда-то в другую сторону смотрят. Ну я же не идиот, я за три года выучил все её оттенки кашля. Все пятьдесят штук! Это точно не кашель, это чёртова псина! - Где она? - спрашиваю и встаю, типа сейчас с балкона выкину, со второго этажа. Я же сколько раз предупреждал - никаких собак! Так что прав буду по любому. - Кто она? - хлопает на меня глазами. Огромными такими, из японских мультиков. - Собака где? - говорю и начинаю оглядываться. - Нету никакой собаки! Ну конечно! Нету! Ладно, сам найду. Перерыл всю комнату, никого нет. В каждую тумбочку залез, в кошелёк заглянул зачем-то. Нету! Ну ничего! Вторую комнату перекопал, книжки старые с полок отодвинул. Кто тут столько пыли насыпал и ни разу не убрался? Только пауки неодобрительно смотрят на меня, а собаки нету. Значит, надо искать в ванной. Иду туда, и тут она как повиснет на моей руке! До этого просто шаталась за мной, смотрела как на дурака. Ага, правильно иду. - Егор, не надо! - дёргает меня за футболку и плачет. - Чего не надо? - я тоже дурака могу включить, этот рубильник во мне легко поворачивается. - Не трогай её! - отпускает меня и трёт мокрый нос рукой. Как ребёнок малый, ей-богу! Смотреть невозможно, сразу хочется обнять и по голове погладить. Знает ведь, что на меня действует. Тоже за три года мои оттенки изучила. Отворачиваюсь, чтобы злость не прошла, и шагаю дальше. В ванной полочки с обычными пузырьками из неведомой вселенной, чистота и полотенца. Никакой собаки нету. - А ну выходи! - кричу со всей дури и лезу за стиралку на звук испуганного визга. Там стоит переноска, крошечная, как будто для гномика. И Белоснежка на пороге трясётся, тоже испугалась моего крика. В переноске сидит нечто. Я не знаю, как это ещё назвать. Какая-то тварь из глубин космоса. Летела поработить Землю, но дорога вышла долгой, жрать было нечего, и тварь усохла. Смотрит на меня и трясётся, все четыре ноги ходуном ходят, и глаза на полморды выкаченные. - Это кто? - спрашиваю. - Это Буся, - говорит она мне и слёзы растирает по щекам, - собачка моя. Да ну вашу ж мать! Ну не может собака зваться Бусей! Уже даже хрен с ним, что у меня дома это животное торчит, так оно ещё и Буся! Собака должна быть Мухтаром, Джульбарсом, пусть будет Найдой или Динкой, да пусть хоть Бобиком будет! Но это же стыд какой - звать на улице Бусю. Все будут думать, что ты хомячка выгуливаешь. Хотя это недоразумение и размером с хомячка. - Ты зачем её притащила? - тяну ей переноску, которая трясётся вместе с собакой. - Егор, ну пожалуйста, давай её оставим! - вот и всё объяснение. Только слёзы ручьём, да обниматься лезет. Схватила меня, плачет в футболку и дрожит с переноской в унисон. Как в такой ситуации быть грозным и стучать кулаками по столу? Вытащил я их обеих на кухню, посидели, все успокоились, даже это чудище из переноски. - Доставай, - говорю, - смотреть будем. - Только ты его не выкидывай, - опять нос дрожит, сейчас разревётся. Такое впечатление, что я до этого был тиран и деспот, делал по утрам отбивные из котят. Я ни одного воробья в жизни не обидел, у меня в шкафу пауки живут, потому что мне жалко их на улицу выкидывать. Про собаку с балкона я безбожно врал, и она прекрасно меня знает. Просто, ну как ещё запретить ей тащить в дом всё подряд? Она же у меня именно такая. Что увидела бесхозного и беспомощного, то и тянет домой. Ой, собачка голодная, ой, голубь грустный, ой, котик хромает, давай возьмём! Я всё жду, когда будет про «ой, смотри, какой несчастный бомжик», но она пока держится. Я сначала даже внимания не обращал, ну таскает и таскает. А потом этой живности накопилось, как на птичьем рынке, хоть иди торгуй. Одних воробьёв три штуки! Я не выдержал тогда, собрал это стадо и раздал знакомым. Ещё и объявление дал, отдаю мол, в добрые руки, забирайте. Два месяца работал менеджером по впариванию котят с голубями. Воробьёв особенно долго никто не забирал, пока наконец не явилась какая-то мадам. - А они у вас привитые? - спрашивает и оценивающе так смотрит на эту троицу. Дура, блин! Ну я уже так от них избавиться хотел, что рассказал ей, что и от птичьего гриппа привитые, и от бешенства, и от столбняка. Я иногда плохой человек, но, благодаря этому, живу без воробьёв. - Оксана, - говорю ей после всех этих своих переживаний, - если ты хоть кого-нибудь ещё в дом притянешь, я этого несчастного с балкона выкину! Она обиделась. А она умеет обижаться! Никто в этом мире не обижается лучше Оксаны! Когда год назад она на моей машине бампер оторвала, то так сильно на меня обиделась, что на следующий день я очнулся в ювелирном магазине со словами: - Да бог с ней, с машиной этой! Железяка! Выбери себе что-нибудь красивое и не переживай больше. Всё починим! И тут я понимаю, что несу какой-то бред. Ну какой бог с ней? Бог её чинить не будет, бог вообще никому и ни разу не помог с ремонтом машины. Всё самому придётся делать. А я, между прочим, вообще ничего не сломал! И мне бы сейчас не серёжки новые покупать, а ругаться плохими словами и слушать, как друг Серёга подводит итог моих криков своим извечным «Ну это же бабы!». Но с другой стороны - она будет дуться и переживать ещё недели две. У неё при этом такое лицо по-детски испуганное, что хочется взять её на руки и успокоить. Всё равно ведь не выдержу. Нету в моей жизни никакого средства от этой женщины! Пусть будут серёжки, любит она всякие железяки блестящие. Как сорока. Целые шкатулки насобирала, сидит иногда над ними, как Голлум, только у неё коллекция побольше. Её вообще родили исключительно для любви. Потому что совсем она к жизни не приспособлена. Если ей дать тысячу рублей и попросить купить в магазине что-нибудь пожрать, то она может вернуться с искусственной ёлкой. - Там старушка на улице продавала, ей на хлеб не хватает. Жалко её было. А я сижу злой и голодный, на столе ёлка пластмассовая, очень нужная в середине апреля. И бабку я эту знаю, она, кажется, ограбила китайский магазин бракованных игрушек и уже два года сидит около супермаркета с искусственными ёлками и петрушкой. Поэтому беру следующую тысячу, иду в магазин сам, покупаю, возвращаюсь и готовлю. Потому что Оксана может спалить даже салат из огурцов, её к кухне можно подпускать только если очень нужно, чтобы кто-нибудь срочно сел на упаковку с яйцами. Нет, я не жалуюсь. Мне не трудно приготовить ужин или сварить на двоих кофе. Или разбудить её с утра после тысячного звонка будильника, отправить в ванную и потом сорок минут слушать, как она фальшиво поёт под душем дурацкие песни, пропуская половину слов. А днём она будет звонить и рассказывать, что начальник ругался на неё, хотя она опоздала всего на полтора часа. Всё это ерунда! С ней всегда так интересно, а у меня слабость к интересным людям. У неё в голове такой взрыв идей, что рядом с ней я иногда кажусь себе туповатым. А потом вспоминаю, что знаю таблицу умножения лучше, чем она, и меня отпускает. - Ну-ка успокойся! - говорю ей и сам открываю переноску. - Не буду никого выкидывать. Вытряхиваю на пол животное, которое тут же пытается скрыться за холодильником. Ловлю это недоразумение семейства собачьих, и оно тут же впивается мне в палец зубами. - Это он от страха, от страха! - кричит Оксана и отцепляет это от моего пальца. - Ты его напугал, он просто защищался, - прижимает его к груди и начинает гладить, - не бойся, не бойся. Хороший мальчик! - Это мальчик? - я даже забываю, что с моего пальца кровь капает прямо на пол. - Да. - По имени Буся? - Ну да, а что? Нет, ничего. Нахожу бинт и криво заматываю им палец. Мальчик по имени Буся. Хорошее название для книги. Карлсон, который живёт на крыше, и его друг - мальчик Буся. Плохо, что у меня только названия для книг получаются, а не сюжеты. Пытаюсь одной рукой завязать бинт на пальце, но ничего не выходит. - Завяжи, - тяну ей руку, и этот хороший мальчик кусает меня за второй палец! Какие слова я говорил! Это такие плохие слова, что ими можно было гвозди забивать. Руками я тоже махал, все обои в кровь уделал. Смотрю - опять заревела. А этот гад морду высунул из её кулачка и давай на меня лаять. Защищаю, мол, не подходи! И так мне смешно стало в этот момент, сам не знаю почему. Смеюсь, остановиться не могу, из пальца кровь капает, Оксана плачет, и всё это под лай дикого зверя. Еле успокоился, её тоже успокоил, а собака сама заткнулась. - Ну мы же оставим Бусю? - смотрит на меня своими глазищами, растёрла их рукавами и делает вид, что не победила. - Не, Бусю ты оставь себе, - предупреждаю сразу, чтобы было понятно, - ты её кормишь, ты с ней гуляешь, ты её любишь. Его. А я наблюдаю за ней издалека. За ним. Она как подскочит, как обнимет меня одной рукой. А полчаса назад обеими руками обнимала, сейчас второй собаку надо держать! - Спасибо! Спасибо! - и в ухо меня целует. А псина одним глазом косится - не нарушаются ли чьи-нибудь конституционные права, бдит. Так мы и стали жить втроём. Я, она и Буся. Хотя, Буся - это для друзей, для всех остальных - Бусинка. Так мне стало ещё труднее считать это мальчиком. Но Буся меня тоже как-то не жалует. Видно, при первом знакомстве мои пальцы показались ему уж оче