Старик, представь, ты опять молод, сорок лет работы вернулись назад, тебе предлагают выбирать свой путь: знаешь ли, как тяжел он, путь гения и новатора? Открывать новое — в географии, в скрипке, в медицине — все равно — не так легко и просто. Тебя не будут признавать. Над твоими делами будут смеяться. Все твои доводы, как они ни просты и логичны, будут отбрасываться просто потому, что существуют другие, общепринятые пути. Наконец ты добьешься осуществления своих идей, но тогда их будут отвергать просто пожатием плеч и усмешкой, и это окажется сильнее и тысяч свидетельств и патентов. Наконец против них будет пущена сплетня, клевета. Больше того — твои дела и твои идеи будут возвращаться к тебе как чужие».
Все это видел мастер — и сплетню, и усмешки. И много раз скрипки его покупали признанные мастера и, содрав с них этикетки, продавали как свои…
«Наконец тебя посетят голод, болезни, трагедии у порога славы»…
Было и это: необыкновенные усмешки судьбы и нищета, нервные потрясения, скитания по свету; только единственные глаза жены и друга были свидетелями всего; с молчаливым ужасом они следили за тем, как за тяжелый крест новаторства отдается все, что составляет обычную жизнь человека…
«Но этого всего еще мало; тебе придется лишиться последнего, самого дорогого в этой жизни человека — друга»…
Пришло и это; здесь мы ставим точку на интимном.
Но жизнь подошла наконец к деревянной лестнице «дворца» скрипичного мастера. Она подошла в виде председателя Одесского горсовета товарища Сорокина.
Увы, бури потрепали и эту знаменитую «клавиатуру»; три порожка были подвязаны проволокой и едва держались. По висячей лестнице Сорокин поднялся в мансарду. Председатель горсовета уже слышал, что тут живет один из замечательнейших граждан его города. «Помещение плохое. Электричество надо провести; горит какая-то коптилка», — подумал он.
— Скажите, чего вам не хватает? Чего вы потребуете? — спросил он у мастера.
Смущенный мастер покраснел и окинул взглядом свое помещение.
— Что же, как будто все есть… Вот я бы попросил вас, если можно, достать мне керосину. Коптилка маленькая, ей много, право, не нужно.
«Действительно Диоген, — удивился председатель. — Он даже не просит об электричестве!»
Мастер же был занят более важными делами. Дел было много. Нужно было изобретать скрипку для граммофона — специальную, чтобы хорошо звучала на пластинке. Везде теперь играет также радио, но вот самые хорошие тембры скрипки не попадают в микрофон… Он сконструировал соответствующее приспособление. А скрипки — сколько молодежи стало играть на скрипках. Но жалко — скрипчонки все плохонькие. Старик засел за осуществление старой мечты — «пакета первой помощи», как назвал он. В пакет будет входить приспособление, резко повышающее качество звучания. Оно будет годно на несколько раз игры, но очень дешево и продаваться будет чуть ли не в любой аптеке…
Очередной период славы между тем, как уже сказано, подошел опять к его мансарде.
Увы, на этот раз известность не могла даже взобраться по лестнице. Дело в том, что как раз в тот день она обвалилась под производителем ремонта Хайловым, для которого мастер переделывал гитару. Хайлова отвезли в «скорой помощи», а мастер, увлеченный работой, продолжал сидеть в мастерской. В это время пришел местный журналист: он давно слышал о замечательном мастере и получил поручение газеты поднять наконец его на щит… Увы, перед ним высоко зияло отверстие дверей. «Он совершенно недоступен, черт возьми!» Но в этот момент в отверстии появился сам мастер.
— Гутен таг! — закричал он сверху. — Вы ко мне, синьор? Вы похожи на гондольера с серенадами. Только, увы, я не могу предложить вам шелковой лестницы.
Пришлось воспользоваться лестницей трубочиста, веревками, помощью рук мастера, и таким образом слава наконец вошла. Слава мастера Добрянского в СССР…
…Примерно с 1925 или 1926 года во многих газетах и журналах начали периодически появляться краткие заметки, большие очерки, серьезные статьи, «открывающие» одесского мастера. Об их содержании говорят характерные заголовки: «Король скрипки» («Известия», 1926 г.), «Забытый человек» («Огонек», 1928 г.), «В дебрях бюрократизма» («Огонек», 1930 г.), «Кубелик, Добрянский и ГИМН», «Требуем публичной экспертизы!» («Рабочий и искусство», 1930 г.). Наконец их сменяют более спокойные и эпические заголовки, вроде — «Страдивариус нашей страны» («Черноморская коммуна», 1935 г.). Все это завершает обширный подвал в «Известиях» (1935 г.).
Его имя признано первыми авторитетами. Витачек печатно причисляет его к кругу лучших мастеров страны. Заслуженный мастер Союза Подгорный называет Добрянского в его альбоме «своим старым наставником»…