— На чем мы остановились? — сердито спросил отец.
— На «их мусс», — сказал Петя, отвернувшись.
«Нет, наверное, Доррер не испугался бы, он не такой. А может быть, все-таки испугался бы. Но вот кто уж наверняка испугался бы, так это Вовка, маленький Доррер…» Петя посмотрел на потолок. Там что-то заколачивали и передвигали. Наверное, пианино.
— Передвигают пианино, — сказал Петя. — Они обязательно возьмут пианино!
— Петр! Петр! — сказал отец, высоко подняв Глезера и Петцольда. — Тебе нет никакого дела до пианино! Помни: нас совершенно не касается, кто и куда уезжает! Это не наше дело! Слышишь? Не наше!.. Не наше!..
Он громко сказал это несколько раз и прошагал по комнате. Потом поспешно вернулся, наклонился над столом и сказал Пете:
— Пусть все знают, что у тебя есть свои важные, интересующие тебя дела, дела… Например… Ну, например, немецкий язык и вообще всякие занятия… занятия порядочного мальчика.
В это время за окном снова бухнул отдаленный взрыв, и слабый свет зарницы упал на отца. Он испуганно посмотрел на задрожавшее окно и снова поспешно схватил со стола Глезера и Петцольда, словно боясь, что кто-то за окном увидит, что они перестали заниматься спряжениями.
— Неправильные глаголы в первом и третьем лице множественного числа имеют одинаковое окончание, — быстро заговорил он. — Вир мюссен, зи мюссен. Именно порядочного мальчика, которому неинтересны стрельба, пианино и всякие там разные… водокачки. Которому дорого его время. Кто тебе даст кусок хлеба, когда ты вырастешь, а?..
Петя слышал от отца этот вопрос уже много раз — всю жизнь, сколько помнил себя. Он уже свыкся с ним, так же, как свыкся с продранным креслом в этой комнате, с тонкими деревянными стенами, с рыжими обоями на них, даже с одним и тем же пятном на обоях, своей формой напоминающим сапог. В их комнате было не много предметов. С тех пор как умерла его мать, они с отцом поселились в одной комнате. Жили они одиноко, отец подозрительно относился ко всем окружающим; они даже сами себе готовили обед. Петин отец изо всех сил старался «вытянуть» сына на какую-то «дорогу» и для этого всячески изворачивался, гнул шею, хлопотал и выдумывал разные проекты, но все его поступки были так же нелепы, как и он сам. То он поступал на службу и корпел там с утра до вечера, то вдруг из-за какого-нибудь пустяка ссорился с начальством и вылетал со службы. То он собирался все куда-то уезжать и так никуда и не уезжал. Он служил и аптекарем, и кассиром, и контролером, и даже собирался зарабатывать деньги игрой на скрипке, и скрипка эта до сих пор висит на стене без струн, но перевязанная аккуратным бантом.
Ко всему этому Петя давно привык, так что все это нисколько уже его не трогало.
Они позанимались немецкими спряжениями, потом отец заявил, что желает проверить Петю по древней Греции. Петя покорно встал и вытащил из ранца учебник древней истории. За окном в это время раздался совсем сильный выстрел, и оба они на минуту прислушались.
— Древняя Греция есть одна из прекраснейших страниц истории! — сказал отец дрожащим голосом, раскрывая книгу и усаживаясь в кресло. Он протянул свою длинную руку и похлопал Петю по плечу. — Ты, Петюша, еще не знаешь, что это за прекрасная и благородная вещь! Вот, например, греко-персидские войны… То есть, вообще-то говоря, это скорее не благородная, а, конечно, ерунда собачья — все эти греко-персидские войны. Вернее сказать, собственно, не ерунда, а очень важное и историческое, собственно говоря, обстоятельство…
Запутавшись в словах, он опять вдруг страшно рассердился и вскочил с кресла, снял с носа очки и снова надел их.
— Ты еще мальчишка! Сосунок! — закричал он. — Когда ты вырастешь большой, то тебя не будут интересовать все эти выстрелы, всякие там трах-бах-тара-рах!.. Подумаешь! Вот пойдешь зевать на улицу, а тебя пулей хлоп… и готов! Или пальто снимут. Так тебе и надо: не суйся, куда не следует!.. Читай мне про греко-персидские.
Петя принял в руки книжку. В это время за окном опять глухо бухнуло, и стекла задрожали. Петя и отец переглянулись.
— Это красные, — сказал Петя.
— Врешь ты! — сердито сказал отец. — Никакие это не красные.
— Нет, красные. Я по звуку знаю. Белые — это близко, а те подальше. Наступают.
— Совсем ничего не красные! Ничего ты не знаешь по звуку! Это совсем в другой стороне ударило!
Они заспорили и, споря, подошли к окошку. Здесь они прильнули к стеклу и начали прислушиваться, продолжая спорить почему-то уже шепотом.