— Ну-ка, где твой клен? — строго спросил отец.
— Вот, вот он, — сказал Петя, в темноте подводя отца к большому клену.
И, стараясь не шуметь, цепляясь за мокрые ветки, они полезли на дерево.
БЕЛЫЙ СЛОН
Старый Хаджими был хромой потому, что слон наступил ему на ногу; это был плохой слон, который не умел осторожно ходить по улицам. Так рассказывал Хаджими.
У нас слоны не наступают на ноги потому, что и слонов у нас не так уж много. А это произошло в городе Карачи, далеко, на берегу Аравийского моря, в Индии. Может быть, это и не совсем правда, но там такая вещь вполне могла случиться.
Это было давно, лет семьдесят тому назад. Теперь уж давно и слона того нет, да и старого Хаджими уже нет. Но Мумин, его внук, живет в ауле Балучи, недалеко от Кушки. Здесь от него я услышал всю эту историю.
И, в сущности, это совсем не сказка, а настоящая история. Это просто описание жизни Мумина, внука Хаджими.
Жил он на высоком холме со своим дедом Хаджими, а холм этот стоял в Афганистане, по ту сторону границы. Жили они там вместе с другими людьми одного из племен белуджей.
Белуджи — очень интересный народ. Они носят халаты, ружья и длинные ножи; головы их обмотаны большими, длинными чалмами, концы которых свешиваются, точно полотенца. Когда белуджи скачут на конях, эти концы мотаются по ветру.
Они очень любят скакать на конях, стрелять из ружья, петь песни. У них много песен. Но очень мало коней, и скакать многим не на чем. Они очень бедны, и у них почти ничего нет. Даже своей страны нет. Белуджистан принадлежит англичанам, и белуджей там меньше всего. Больше всего их в Индии и еще в Иране и в Афганистане. Многие из них переходят с места на место через границы, как цыгане. Они живут в шатрах среди гор и близ городов. Некоторые из них имеют своих верблюдов, коз и овец — они их пасут в диких горах и на чужих лугах.
Но у старого Хаджими с Мумином не было даже и верблюдов с овцами. У них была собака Аи, один ветхий шатер, котел и медный кувшин. Хаджими был стар и хром. Он не мог добыть себе даже козу.
Поэтому он был пастухом у Риза-Кули. Он жил в шатре с Мумином и собакой. Он сторожил скот Риза-Кули и рассказывал Мумину свои истории и сказки.
Они были бы плохими белуджами, если не любили бы хорошую сказку.
…Так вот про слона, который отдавил ногу старому Хаджими.
— Это было давно… А?.. Да, очень давно. Да, — так говорил Хаджими. Он говорил так медленно потому, что в это время вспоминал сон, который только что видел, чесал голову под чалмой и еще жевал табачный порошок. — Да… — говорил он и доставал коробку из пустой тыквы. — Очень давно… А?.. — говорил он и вынимал из тыквы горсть табаку. — Мы жили тогда на нашей святой земле. — Тут он отправлял табак под язык, и Мумин теперь должен был ждать, пока его язык освободится для рассказа. — Да, на нашей святой земле белуджей…
Но Мумин не мог ждать. Хаджими был стар, а Мумин был молод. Он хотел бы жить тоже очень давно и тоже на земле белуджей. Мумин смотрел в ту сторону, где должна быть эта земля. Там верблюд чесал бок о каменный уступ. За верблюдом ходили овцы. Еще ниже была долина и дремал афганский поселок — никакой земли белуджей.
— Ну, дальше! — говорил Мумин и теребил старого Хаджими за рукав.
— Да. Слон был большой, а я маленький; на нем ехал важный чиновник по улице. А? Он наступил мне на ногу…
Все это Мумин давно уже слыхал. Он даже знал, что было дальше. Но ему казалось, что он слышит это все в первый раз.
— Ты убил этого слона? — восклицал Мумин, сверкая глазами и кусая ногти от нетерпения и мыслей; ему уже было досадно, что ему, Мумину, слон не наступил на ногу, что он не хромой и что он не может никому об этом рассказать.
— Да, убил слона. А? Да! Да! — Тут старик переставал дремать и тоже начинал сверкать глазами.
— Но прошлый раз ты рассказывал, что слона не убивал, а убил чиновника?.. — сдерживая дыхание, осторожно спрашивал Мумин.
Старик останавливал взор на одной точке. На секунду он склонял голову набок, соображая. Потом он освобождал язык от табака и яростно выплевывал табак на землю.
— И слона и чиновника! — восклицал он и хлопал себя по лбу. — Да, да. Я вспоминаю, — это было именно так: я убил и того и другого! Вот что.
Он вынимал из-за пояса нож и показывал, как он убивал им слона, — он уже твердо верил, что он его убивал именно этим ножом. Мумин тоже верил — ему хотелось только, чтобы он сам тоже убивал слона. Он даже оглядывался по сторонам, как будто там, под холмами, уже бродили слоны, готовые быть убитыми.