– Она вечно стоит у меня над душой, – жаловалась брату Морган, – и дышит мне в затылок. И обсуждает каждый мазок кисти, объясняя, что бы сделала она, если бы писала эту картину. А затем начинает извиняться за то, что мешает мне сосредоточиться. Но разве она позволит мне выйти из дома одной и спокойно рисовать? Да никогда. Она боится, очевидно, что я брошу мольберт и убегу к пруду, где буду плавать нагишом на виду у садовников, или сделаю нечто совсем невероятное – меня увидит Вулф и в наказание бросит ее в темницу и цепями прикует к сырой стене. Могу поклясться, Эйдан, что она даже не заметила, что в Линдсей-Холле и темниц-то нет.
Эйдан был расстроен. Его тайна раскрылась. Он думал о том, скоро ли братья и сестры узнают о его браке. Не следует ли ему самому рассказать им об этом? Он, как уже говорил Вулфу, не стыдился своего поступка или своей жены. Надо же такое придумать! Он не хотел причинять Еве беспокойство. Он обещал ей, что это будет брак по расчету, Он ушел из ее жизни и собирался держать свое слово.
Однако Эйдан понял, что новость сильно взволновала Бьюкасла, когда возвращался в дом после того, как Морган покончила со своими этюдами, а он за это время искупался в пруду. Перед каретным сараем стоял дорожный экипаж с герцогскими гербами на дверцах, сверкающий чистотой, будто новехонький. Лошади не были впряжены, но вокруг суетились лакеи, явно готовившиеся к поездке.
– Должно быть, Вулф куда-то собрался, – заметила Морган. – Но он не ездит к соседям в этой карете.
– Он собирался вернуться в Лондон, – сказал Эйдан. Но почему так неожиданно? Он крепче прижал к себе громоздкий мольберт и ускорил шаги.
– Флеминг, куда собирается поехать Бьюкасл? – спросил он дворецкого, когда они вошли в холл.
– Я не могу знать о намерениях его светлости, милорд, – почтительно наклонив голову, ответил тот.
– Так кто же, черт побери, знает?
Но в эту минуту в холл вошел сам Бьюкасл в дорожном костюме.
– Куда ты едешь, Вулф?
– В Лондон, – холодно посмотрел на него брат. – Я слишком долго пренебрегал своими обязанностями, оставаясь дома. Ты поедешь завтра, Эйдан, с Аллином и Фреей. Все уже подготовлено.
Да, так и будет. И он тоже поедет, подумал Эйдан. Положение сына герцога налагало на него неизбежные обязательства, поскольку он находился в Англии. И теперь конец мечтам о спокойном отдыхе в Линдсей-Холле.
– Я не верю своим глазам, Флеминг, – мягко сказал Бьюкасл, – неужели моя карета не ждет меня у дверей?
Глава 10
– Возможно, в этом году тебя пригласят, дорогая, – с надеждой сказала тетя Мэри, – траур по отцу закончился, и теперь ты леди Эйдаи Бедвин, а не просто какая-то мисс Моррис.
– Мне это совсем не нужно, – ответила Ева. – Но я бы поехала, если бы и тебя тоже пригласили.
– Ты же знаешь, – упрекнула тетушка, – что я хочу получить это приглашение не ради себя. Мои дни уже сочтены. Но пора признать тебя тем, кто ты есть: настоящей леди, пусть даже твой отец и старая тетка когда-то честно зарабатывали свой хлеб добычей угля. Я подумала, что прием у графов Лаффов поможет развеять твою хандру.
Они возвращались домой в коляске после того, как нанесли дневной визит Серине Робсон. Там были и другие гости, и разговор зашел о ежегодном приеме в Дидкоут-Парке. Несмотря на то, что граф и графиня Лафф, чтобы обеспечить достаточное количество гостей, постоянно приглашали в основном людей, лишь претендовавших на дворянское звание, они всегда демонстративно не включали в их число Моррисов. Серина поддержала тетушку Мэри, заявив, что в этом году она тоже не поедет, если не пригласят Еву.
– Я совсем не хандрю, – улыбнулась Ева. – Ты же не хотела бы, чтобы я смеялась с утра до вечера только для того, чтобы доказать, что не чувствую себя покинутой или униженной.
Ева и не чувствовала себя такой. Она заключила сделку с полковником Бедвином, которая устраивала их обоих. Она сохранила Рингвуд и, что важнее, своих детей, а он выполнил клятву, данную Перси. Теперь они оба свободны и могут жить так, как им хочется. Из-за чего же так расстраиваться?
Но Ева, конечно, тосковала. Несмотря на все, чего она добилась, несмотря на благоденствие дома и семьи, она ощущала в душе такую пустоту, что ей становилось страшно. Она не получала никаких известий о Джоне или от Джона. И конечно, о полковнике. Странно, но последнее угнетало ее больше. Сознание того, что она никогда больше ничего не услышит о человеке, который был ее мужем, и, вероятно, только когда-нибудь получит извещение о его смерти, вселяло в нее необъяснимый ужас.
Она отвлеклась от этих мрачных мыслей, когда коляска поравнялась с прудом и она увидела Тельму с детьми на пригорке у поляны. Бенджамин сидел на плечах у преподобного Томаса Паддла, а Бекки держалась за его руку. Ева помахала им.
– А, – многозначительно произнесла тетушка, тоже заметившая их.
Викарий дважды танцевал с Тельмой на свадьбе Евы. За последнюю неделю он несколько раз заходил справиться о здоровье миссис Причард. Каждый раз он спрашивал разрешения присутствовать на уроках детей. Не требовалось большого ума, чтобы догадаться, что у них с Тельмой начинается роман. Еву радовало, что его, казалось, не смущала незаслуженная репутация Тельмы как падшей женщины. Сам обладавший нежной душой, он притягивал к себе детей, не прилагая к этому никаких усилий.
– Видимо, все идет к счастливому концу, – предположила Ева.
Подъезжая к дому, она удивилась, что, заглядевшись на детей, до сих пор не заметила стоявшей у дверей кареты. Карета была ей незнакома. Ева никогда раньше не видела таких роскошных экипажей, даже у графа Лаффа. На дверце кареты красовался герб. Ей он тоже был незнаком, но она мало разбиралась в геральдике.
– У нас гость, – сказала она, кивнув в сторону дома. – Интересно, кто бы это мог быть. – У нее замерло сердце: не Джон ли это?
Агнес поджидала их в холле. Ее лицо утратило свое постоянное выражение недовольства, сменившись яростным негодованием. – Кто это, Агнес? – Ева понизила голос, заметив, что дверь в комнаты открыта.
– Я бы оставила его внизу, – сказала Агнес, – но, должно быть, эта комната недостаточно хороша для такой важной персоны. «Я подожду в гостиной», – сказал он и бесцеремонно, я даже не успела загородить ему дорогу, пошел к лестнице. Не знаю уж, до чего мы дожили, просто не знаю, если люди могут приходить в чужой дом и распоряжаться в нем, как хозяева.
– Кто это? – нахмурившись, спросила Ева.
– Какой-то герцог.
На мгновение Ева испугалась, что не устоит на ногах.
– Какой-то герцог?
– О, Ева, милочка, – сказала тетя Мэри. – Может быть, это брат полковника, как ты думаешь? Агнес, а полковник с ним?
Не ожидая ответа Агнес, Ева поспешила наверх. Какой другой герцог может к ней приехать? Но зачем? Она распахнула дверь в гостиную и вошла.
Он стоял напротив двери у окна в темно-зеленом дорогом сюртуке прекрасного покроя, коричневых панталонах, в жилете и белоснежной рубашке. Ярко блестели высокие начищенные сапоги. Темноволосый мрачный джентльмен был так похож на полковника Бедвина, что у Евы дрогнуло сердце. Она закрыла дверь и широко раскрытыми глазами уставилась на гостя.
– Зачем вы приехали? – тихим дрожащим голосом спросила она. – С ним что-то случилось? Несчастный случай? – «Ох, уж эти дороги, эти раскисшие дороги!»
Герцог, не выпуская из длинных пальцев лорнета, отвесил ей легкий поклон.
– Приятно познакомиться с вами, леди Эйдан, – сказал он, – я – Бьюкасл.
Он говорил непринужденно, негромко, его голос отнюдь не был лишен мужественности. Скорее наоборот, но в нем не чувствовалось силы и выразительности, свойственной речи джентльмена. Тем не менее его тон не соответствовал его словам, и дрожь пробежала по спине Евы.
Опомнившись, она сделала реверанс.
Она заметила разницу между братьями.