Предстояло запомнить имена и титулы множества знатных особ и степень их важности. Освоить этикет первого выезда в свет. От некоторых джентльменов Ева могла принимать приглашения на танец, другим она должна была отказывать. После представления ко двору она будет получать приглашения, некоторые она должна принимать, согласие на другие будет зависеть от ее занятости и личного вкуса. Будут еще и такие, которые она должна твердо отклонять. И еще… Как Ева сказала Эйдану, ей предстояло освоить тысячу вещей.
Накануне ее представления королеве Ева решила, что аристократический мир с его правилами и требованиями устроен ужасно глупо. И в то же время она была взволнована и готова к сражению. Если бы мог ее сейчас видеть отец, иногда думала Ева, он бы посчитал, что мечта всей его жизни осуществилась.
Но Ева скучала по дому. Она каждый день писала Тельце, единственному грамотному взрослому человеку в доме, кроме ее самой и Неда Бейтмана. Писала она для всех. Тельма, как она знала, читала письма вслух сначала тетушке, няне и детям, а потом и всем остальным. Письма самой Тельмы вызывали у Евы слезы. Обычно в них передавались приветы от всех домочадцев, а несколько предложений были коряво нацарапаны рукою Дэви, в них иногда был вложен отпечаток маленькой ладошки Бекки. Дома без нее скучали, хотя тетя Мэри постоянно заставляла Тельму писать, чтобы Ева оставалась в Лондоне с полковником Бедвином столько времени, сколько потребуется, что они прекрасно обойдутся и без нее. В письмах часто встречалось имя преподобного Паддла, и Ева догадывалась, что он частый гость в их доме. Нед писал ей о делах на ферме, о деревенской школе. И ни разу ни в одном письме не упоминался Дидкоут-Парк, не сообщалось о возвращении Джона из России. Ева не переставала надеяться, что в ее отсутствие он вернется, узнает о ее измене и снова уедет, чтобы никогда не возвращаться в родные места. Ева не хотела бы встретиться с ним лицом к лицу.
Она ожидала своего представления королеве с волнением и трепетом. Уже были готовы почти все ее новые туалеты, но она еще не надевала ни одного из них. Аккуратно завернутое придворное платье торжественно поместили в шкаф в ее гардеробной. Всякий раз, когда Ева вспоминала о нем, ее мутило от страха.
Она чувствовала себя вызывающе дерзкой и гордилась собой.
В утро представления Евы ко двору Эйдан остался дома. Он знал, что его жена очень волнуется. Она в этом не признавалась, но по ночам, не находя себе места, металась в постели. Однажды ночью он проснулся оттого, что она, стуча зубами, тесно прижалась к его плечу. Когда Ева поняла, что разбудила его, она объяснила, что ей холодно. Он целовал ее до тех пор, пока она не успокоилась и не уснула в его объятиях.
Иногда Эйдан думал, что ему будет не хватать этих проведенных с Евой ночей, но старался гнать от себя эти мысли. Будет еще у него время подумать над этим. Он полагал, что в будущем не будет хранить верность жене, но об этой неприятной перспективе ему тоже не хотелось думать. Это было бы бесчестием для его семьи, но может ли он оставаться верным жене в браке по расчету?
Пока она одевалась, он ходил взад и вперед по гостиной. Ева почти на два часа закрылась в своей комнате с горничной Эдит, застенчивой девушкой из Рингвуда, одной из ее подопечных. Эйдан с удивлением обнаружил, что он тоже волнуется. Леди его круга с колыбели готовились к такому событию. А у Евы на все про все было меньше недели. Конечно, она сама виновата. Она могла отказать Вулфу и остаться в деревне. И она могла прислушаться к совету, который он дал ей тогда в гостинице, и уехать домой, как и собиралась. Какая все-таки упрямица его жена. Он оплатил все ее счета, лично явившись к мисс Беннинг, чем немало ее удивил. Он не знал, известно ли это Еве.
Наконец дверь открылась. Эйдан остановился и увидел свою жену.
Блестящая атласная юбка и вторая, более короткая кружевная, были красиво задрапированы поверх обручей. Богато расшитый твердый корсаж оставлял почти открытыми ее грудь и плечи. Прикрепленный к плечам шлейф волной стлался за ее спиной. Зачесанные назад волосы открывали лоб Евы, на котором сверкал широкий, украшенный драгоценными камнями обруч. На затылке с него спускались длинные кружевные ленты. Черные страусовые перья в высокой прическе, раскачиваясь, касались ее лба. Рукой, затянутой в длинную перчатку, она поддерживала шлейф.
Ева гордо, с королевской осанкой, держала голову, а в ее глазах был откровенный вызов.
Начиная с качающихся перьев и кончая изящными туфельками, она была во всем черном.
– Ну и как? – спросила она в ответ на изумленный взгляд мужа.
– Красное, как рубин? – поднял брови Эйдан. Так определила цвет платья Евы тетя Рочестер, когда Бьюкасл спросил ее об этом, – Или я уже не различаю цветов?
– Нет, различаешь. – Ева перекинула шлейф на левую руку и вошла в гостиную.
– Тетя Рочестер знает? – Вопрос казался излишним. Все можно было понять по ее лицу. – А Бьюкасл?
– Я не нуждаюсь в их одобрении. – Глаза Евы сверкали, будто в предвкушении ссоры, и она разразится, когда Ева спустится вниз. – Нет, они не знают. Может быть, твоя тетя передумает представлять меня королеве, и твое желание избавиться от меня исполнится.
Эйдан стиснул губы. Узкие, расшитые шелком полосы на широком подоле атласной юбки и широкие ленты по краям шлейфа светились в лучах проникающего через окно солнца.
– Ну, что ты думаешь о моем платье? – спросила она.
– А это имеет значение? – Он медленно оглядел ее с головы до ног. – Да, пожалуй, имеет. Ты сделала это нам назло, не так ли? Хочешь натянуть нам нос? Отомстить за строгое обращение с тобой? Возможно, напомнить нам, что твой отец сколотил состояние на угле? Твое вызывающее поведение совершенно на меня не действует. Ты могла бы просто уехать домой. Если желаешь, я могу отвезти тебя прямо сейчас. Но жаль портить твой маленький спектакль. Могу я предложить тебе руку?
А ведь Ева выглядит просто великолепно, подумал Эйдан. Он уже не помнил, когда еще ему хотелось рассмеяться от всей души. Он признавал, что она сыграла с ними неплохую шутку, и он испортит впечатление, если посмеется над ней.
Не глядя на мужа, Ева пошла рядом с ним. Она была слишком поглощена усилием сохранять гордый вид.
Разумеется, все собрались внизу в холле и жаждали первыми посмотреть на нее. Тетя Рочестер, вся в пурпуре, имела устрашающий вид. Она, Бьюкасл, Фрея и Аллин хранили гробовое молчание, наблюдая, как Эйдан ведет жену вниз по лестнице. Первой заговорила маркиза. Она была так поражена, что даже забыла о лорнете.
– Что? – спросила она, ее обтянутая пурпуром грудь распирала узкий корсаж. – Что все это значит?
– Я задержала вас? – с холодным спокойствием осведомилась Ева. – Мне очень жаль, но я уже готова, мадам.
– А где же, – настаивала маркиза, – придворное платье, которое мы заказали у мисс Беннинг?
– Но это оно и есть, – с невинным видом сказала Ева. – Если вы приглядитесь, то вы увидите, что оно почти такое же, как мы заказали.
«Почти». К изумлению Эйдана, ему нравилось происходящее. Ева провела всех – герцога, маркизу и лорда. Они недооценили эту деревенскую мышку.
– Оно черное! – с ужасом воскликнула тетя Рочестер, подтверждая то, что было и так очевидно.
– Да, мадам, – согласилась Ева. – Я велела мисс Беннинг сшить платье из черной материи.
– Не сомневаюсь, – произнес Бьюкасл тихим и самым приятным и, следовательно, самым зловещим тоном, – что леди Эйдан объяснит нам, зачем она это сделала.
Ева отняла свою руку у Эйдана. Он понял, что она этовилась к этой минуте. Не зря же она ворочалась и металась всю прошлую ночь. – Капитан Персиваль Моррис, мой брат, – сказала она таким же, как и у Вулфа, тихим голосом, только с едва заметной дрожью, – был так же дорог мне, как ваши братья дороги вам, ваша светлость. Возможно, даже больше – я любила его. Он не останется неоплаканным из-за того, что попросил меня не носить по нему траура, или из-за того, что вы приказали мне не носить черное, поскольку это может иметь нежелательные последствия для вашей семьи. Сегодня, и только сегодня, я почту память своего брата тем, что надену траур на самую, как вы все время уверяли меня, важную церемонию в моей жизни. Сегодня я должна быть представлена королеве и тем самым сделать наш брак вполне респектабельным в глазах общества и семьи Бедвин. И сегодня же я отдам должное своей собственной семье Моррисов.