Розы были приколоты у неё всю ночь, и они уже несколько завяли, но они всё же большие и тёмно-красные. Я хотел было приколоть их себе и ищу булавку. Все хотят мне помочь и оказать услугу. Настроение захватило этих людей. Один из извозчиков спрашивает, где я живу, и предлагает довезти меня домой даром. Когда же я в свою очередь хочу заплатить по счёту за всех, они протестуют, размахивают руками, совсем растроганные, они провожают меня на улицу, прощаются со мной, кричат мне вслед ласковые слова, пока меня видят: — «Прощайте, monsieur! Благодарим, monsieur!».
На углу бульвара Сен-Мишель и улицы Вожирар стоит человек. Он калека. Он продаёт карандаши. Этот человек никого не просит; он не говорит ни слова, хотя ему очень нужно продать свой товар. Раз как-то утром я покупаю у него карандаш; он и тут не говорит ни слова, кроме своего обычного: «Благодарю, monsieur!». На следующее утро я опять покупаю карандаш. «Благодарю, monsieur!».
Затем каждый день в продолжение трёх недель я покупаю у него карандаш. Человек так привык ко мне, что, едва завидит меня, уже протягивает мне карандаш, он старается из всех сил выбрать лучший карандаш, какой только у него есть. Но он не говорит мне ничего, кроме: «Благодарю, monsieur!». Наконец как-то раз он говорит:
— Я очень рад, monsieur, что вы нашли у меня подходящие для вас карандаши.
Тогда я купил у него двадцать карандашей.
Как-то раз вечером я сижу в одном большом ресторане и рассматриваю иллюстрированные журналы. Вдруг дверь растворяется, и в залу входит дама. С минуту она стоит посреди залы и озирается. Она необыкновенно красива, действительно необыкновенно красива, но волосы у неё выкрашены в рыжий цвет, как у дам полусвета, и во всём её существе было что-то надменное.
Она обратилась ко мне и сказала:
— Будьте любезны выйти и заплатить моему извозчику!
Я сижу вовсе не ближе других к ней, но она обратилась ко мне. Я закусываю губы, подзываю лакея и говорю ему:
— Подите и заплатите извозчику этой дамы!
Я бросил ему двадцатифранковую монету.
Дама смотрит на меня с любопытством и неудовольствием.
Не говоря ни слова, я принимаюсь снова рассматривать мои иллюстрированные журналы, внутренне очень довольный тем, что дал урок даме.
Она садится за другой стол. Лакей возвращается, отдаёт ей сдачу, получает франк на чай, кланяется и отходит. Остальные деньги лежат на столе перед ней.
Входит господин, которого она знает; она знаками подзывает его к себе. Они тихо разговаривают, она рассказывает ему о моей невежливости, заключавшейся в том, что я послал лакея, показывает на деньги, лежащие на столе, в гневе качает головой, пожимает плечами. Господин посылает ко мне лакея с двадцатифранковою монетой; я беру её с подобающим, в данном случае, спокойствием и кладу её в карман жилета.
Тогда дама снова подходит ко мне. Моё упорство раздражает её, она хочет, чтобы последнее слово было за ней.
— Вы получили ваши деньги? — спрашивает она.
— Да, благодарю вас, — отвечаю я, удивлённый.
— Я заняла луидор у этого господина, — говорит она моему соседу. И она объясняет опять, как я держал себя, как послал лакея. Она обращается всё к большему и большему числу лиц; я, очевидно, глубоко её оскорбил, и она ищет сочувствия, переходит от одного стола к другому. Везде начинают говорить об этом происшествии, я слышу слово: «иностранец»; все берут сторону дамы.
Пока всё это происходит, мне остаётся только молчать. Стоило ли мне пытаться оправдываться с тем убогим запасом французских слов, что я знал: я бы тотчас же сделался посмешищем и рисковал быть даже выгнанным. Я молча выслушал всё.
— Вон его! — раздаётся вдруг где-то в глубине.
— Вон его! — отвечают с других мест.
Я подзываю лакея и расплачиваюсь. Сделав это, я спокойно опять усаживаюсь.
Шумные разговоры всё усиливаются вокруг меня.
В это мгновение дверь снова растворяется, и входит господин, с которым я знаком. Это доктор Гольдман, корреспондент «Frankfurter Zeitung». Он садится за мой столик и спрашивает, что тут происходит. В нескольких словах я объясняю ему положение дела; он объясняет мне, что дама эта — известная mademoiselle G. И он направляется к ней и, со шляпой в руках, говорит ей несколько слов.
Тогда буря утихает. Мы с доктором выпиваем по стаканчику, сидящие вокруг нас начинают смотреть на меня благосклоннее. Один господин спрашивает доктора:
— Кто такой этот ваш друг?