Настала очередь Сары. Она заколебалась, но все хотели, чтобы она сделала глоток. Как один из них. Она сделала его и передала ром Фулмеру, последнему в очереди. Он допил последние отвратительные капли, после чего выбросил бутылку в море. Она упала в волны и проплыла по ним дольше, чем сам Джесс.
«Если бы этот ром мог говорить и рассказал бы о прошлом», Фулмер еще морщился от вкуса, «не думаю, что Джессу я очень нравился».
Сара сказала: «Он был моим другом».
Он коснулся плеча Сары, но она его отдернула, а затем направилась к носу. Фулмер глядел на Сару, на то, как она шла, сунув руки глубоко в карманы куртки Джесса. Не вытирая слез с глаз и не отрывая их от горизонта, от расплывающейся кругом серой тоски.
Он сказал: «Можешь остаться, но лучше подготовиться к плаванию».
Сара оттолкнула от себя Фулмера и, обойдя его, направилась к люку.
* * *
Коричневые руки мальчика обняли отца за шею, и он почувствовал мягкость его щек. Он отстранился от сына, чтобы его не царапала борода во время объятий, и посмотрел прямо во влажные глаза сына.
Принц Даккар сказал: «Не бойся».
Мальчик открыл рот и улыбнулся, и тут в него вонзились пули, раздробив ему лопатки.
Немо, вздрогнув, проснулся, он лежал на скомканных простынях. Единственным светом в его каюте являлся светящийся по краям семейный портрет. Он плеснул воду себе в лицо, прежде чем сесть за стол и перевести дыхание, которое он потерял во сне.
Он открыл свой журнал и записал в нем лишь одну строчку: «Дорогая, милая моя. Сегодня я похоронил двоих».
* * *
Немо шагнул на мостик, осматривая трещины и повреждения, нанесенные куполу рубки кальмаром и теперь заделанные твердым воском, смешанным с молотым стеклом. Стальной каркас был помят, местами погнут, но выдержал, а стены были забрызганы океанской пеной. Но лодка выстояла, она выжила, и это все, о чем думал сейчас Немо, осматривая эту часть повреждений.
Вдруг откуда-то раздался голос Дункана, призывавший: «Наутилус, ответьте! Сара, это твой отец, ты меня слышишь? Пожалуйста, ответь. Пожалуйста».
Немо наклонился к рожку: «Говорит Немо. Мы свяжемся с вами, когда я сочту это целесообразным. Немо, конец связи».
Он выключил устройство. «Мое изобретение, и я его ненавижу».
* * *
Сразу же после того, как после слов Немо с ним прервалась связь, Мастон зажег лампы, тянувшиеся вдоль стен верхней палубы гондолы. Прудент направил нос дирижабля к заходящему солнцу, где в вечере растворялись последние оранжевые лучи. Дункан сидел у Фонографа, словно ожидая еще каких-то слов. Другого голоса. Склонив голову.
Гондола качалась, словно делая ленивый поворот на реке. Мастон зажег еще одну лампу, остановившись у картины с изображением сражения при Шайло, кровавой атаки, висевшей у книжной полки с кожаными томами.
Он подправил газовое пламя, подсветив полотно в золотой раме. «Господин Президент, мне нравится эта картина, мужество, на ней изображенное. Если бы у меня были деньги, она была бы единственным, чем я бы владел. Но вы ведь должны быть на ней представлены, как мне кажется. Я вижу только генерала Бьюэлла».
«Замечательный человек, он спас наши жизни, тех, кто остался в живых», сказал Грант.
«Эта битва переломила ход войны».
«Она стоила нам многих жизней, пролилось море крови, и мы смогли прорвать линию обороны конфедератов, но при Геттисберге было еще хуже», ответил Грант, подходя к своему столу и свернутым боевым планам.
«Хотелось бы, черт, чтобы сейчас такого не повторилось. Это было время, о котором мне не хочется даже вспоминать».
Дункан отвернулся от рожка: «Теперь уже ничего не слышно. Вы слышали, что он сказал, он ничего нам не даст».
Грант сказал: «Немо решает свою задачу, и мы тоже, свою. Нам просто нужно молиться, чтобы мы смогли скоординироваться и пришвартоваться, прибыв на место, и таким образом мы сможем оправдаться».
Дункан посмотрел на Гранта: «Ты был прав, Сэм. Ты сказал, что предатели – они как пьяницы, опытные лжецы, которых сложно исправить».
Грант сказал: «Быть правым – это далеко не всегда приятно».