Грант был полностью уверен, что эти фонари были зажжены только из-за него, и он, отталкивая их в сторону, стал пробираться сквозь этот холод, таща за собой больную свою ногу. Его голос гулким эхом отскочил от гранита: «Немо?»
«Последняя камера», ответил Крамер.
Дункан закашлялся от обилия соли: «Последний морозильник, вы имеете в виду, наверное. Вы хоть что-нибудь сделали, чтобы это место было хоть сколько-нибудь сносным для человеческого существования, а не для говяжьих туш?»
«Вот тут они напали на охранника». Крамер ткнул концом зонта в пятна красного цвета на полу. «Или, может, это кровь Немо».
Комендор-сержант рассмеялся себе под нос: «Можно только надеяться на это».
Немо лежал с поднятыми вверх руками, по-прежнему скованными кандалами, а рядом с ним какой-то старик-доктор, с седой бородой и в тюремной полосатой робе, дрожащими пальцами обрабатывал ему огнестрельную рану. Единственным источником света в клетке была свеча из свиного сала. Док вытащил из края раны последний фрагмент кетгута*, а затем отрезал его.
- - - - - - - - - - - - - - -
* Кетгут – нити, изготовленные из кишок мелкого рогатого скота и применяемые в медицине для швов и перевязки кровеносных сосудов. – Прим. переводчика.
- - - - - - - - - - - - - - -
Грант обошел гранитную плиту на катках и через узкий проход вошел в камеру Немо, некогда являвшуюся морозильником.
Старый док обмазал Немо швы, а затем нарвал чистых тряпиц вместо бинтов из груды ветхих рубах, лежавшей на койке Немо. У ног его лежала раскрытая полевая медаптечка армии конфедератов, в которой уже давно не хватало половины необходимых инструментов. Он встал, увидев Гранта, и бросил скальпель в миску с розовой водой.
«Работайте, работайте, доктор».
Немо покачал головой: «Да –– меня же нужно сохранить для виселицы».
«Как он?»
«Ему крупно повезло, господин Президент. Пуля застряла в одном из довольно твердых мускулов. А человек это крепкий. Надеюсь, я сделал все правильно, учитывая, что у меня не было возможности врачебной практики с того момента, как я попал в плен. Сюда меня притащила охрана».
Док вытер пот со лба тыльной стороной ладони, и Грант заметил застарелые синяки от цепей вокруг его запястий и шеи. Он сказал: «Я был в составе тех частей, против которых вы сражались у высот Чикасоу, сэр».
Грант сказал: «Тогда, помнится, вы определенно обратили нас в бегство».
Немо остался лежать на спине: «Ах, как трогательно. Бывшие враги пожимают друг другу руки. Если б я был под обезболивающими, я бы подумал, что у меня галлюцинации».
Дункан сказал: «Нет, вы не бредите».
«Да, боль уже сказала мне об этом», с трудом приподнявшись, ответил Немо. «Добро пожаловать в мой дом, господин Президент. Хотелось бы вас поприветствовать официально, но вы понимаете».
«Когда казнь?», спросил Дункан.
«Эээ, в среду», встрял Крамер, «ровно в полночь».
Немо сказал: «Ваше участие в этой процедуре сделает ее настоящим, знаменательным событием, генерал… – господин Президент. Думаю, г-н начальник тюрьмы будет чрезвычайно этому рад и горд».
Грант ничего не ответил, два возможность высказаться Дункану: «Осужденные на казнь обычно не общаются в последние свои часы с заключенными, которые будут жить дольше их».
«Это вовсе не из-за вашего прибытия. Наш замечательный начальник тюрьмы уже рассказал вам, из-за чего началось тут все это возмущение? У одного из самых старых заключенных есть правнучка, и девочке захотелось увидеться с прадедушкой. Но этот человек отказал».
«Террористу, швырнувшему бомбу в госсекретаря Сьюарда», сказал Крамер. «Никакие посетители к нему не допускаются. Это одно из условий вынесенного приговора».
Немо повысил голос: «Ему было уже за восемьдесят, и в отчаянии он забрался на вершину старой силосной башни и стал махать чепчиком этого ребенка».
Крамер сказал: «Я действовал в соответствии с решением судьи».
«Вместо того чтобы отговорить его, вы выстрелили ему в горло», Немо снова посмотрел на Гранта, «руками того самого юноши, который охранял вас, господин Президент».